Главные действующие лица снимка – сам не-Шон и… и Фрэнки.
Франсуа Пеллетье, каким я запомнила его по Эс-Суэйре. По
отелю Доминика, по ресторанчику средиземноморской кухни «Ла Скала», по рассказу
о взрыве в лондонском автобусе; по заднице, затянутой в водонепроницаемый
костюм для серфинга, по перерезанному горлу… нет-нет, лучше не вспоминать об
этом, тем более что на фотографии Фрэнки
жив,
здоров,
улыбчив,
полон оптимизма,
совсем как mr.Тилле, герой другого снимка. На этом же –
царят не-Шон и Фрэнки, стоящие в обнимку, с одинаковыми открытыми улыбками, в
одинаковых шелковых рубашках (снимок сделан летом, судя по буйной зелени
кустарников на заднем плане), короли общепита, короли океана, короли граффити,
музыкальных автоматов и многих других вещей, о которых я не имею ни малейшего
представления.
Иногда убивают и королей.
Я уже знаю об этом, но знает ли об этом не-Шон, сменивший
шелковую рубашку на рубашку из вельвета?..
– Что скажете?
– Это и есть Франсуа. Мой друг. – С самого начала
я была слишком опрометчива в определениях, но отступать поздно. Уже поздно.
– Да. Это и есть Франсуа. Мой друг.
У не-Шона, безусловно, гораздо больше оснований считать
Фрэнки своим другом, вот и фотография это подтверждает, а что могу предъявить
я? Регистрационный листок из отеля «Sous Le del de Paris», вечер под
аккомпанемент арабского двойника Брайана Адамса? сбивчивую повестушку о
телефонном звонке («estoy en la mierda!» – ей не поверил даже марокканский
следователь) – а еще я могу предъявить смерть Фрэнки, хотя смерть еще никого не
делала друзьями.
Любовниками – да (привет тебе, студентик Мишель, где бы ты
сейчас ни оказался!) – но не друзьями.
– И давно вы знакомы с Франсуа? – задает не-Шон
самый обычный вопрос.
– Скажем, к друзьям детства его явно не отнесешь. И к
друзьям юности тоже, – отвечаю я ему таким же обыденным тоном. – В
том смысле, что мы познакомились не так давно.
– И он не рассказывал обо мне?
– Опосредованно.
– Что значит – опосредованно?
– Я здесь и, следовательно, была наслышана о
существовании этого бара…
– Вы могли узнать о нем из любого другого источника.
– Но узнала от Фрэнки. И он же подарил мне ваши
фирменные спички. Вы сами видели.
– Да… Видел.
– Фрэнки – занятный тип. Много распространялся насчет
своих подвигов на ниве сейфов, сыров и сухих строительных смесей. А еще он был
диджеем на Ибице. И едва не завербовался в иностранный легион.
– Он любит этим прихвастнуть перед девушками. Откуда вы
приехали?
Тон бармена нисколько не изменился, изменилась обстановка
вокруг: вещи, до этого предоставленные сами себе, сжимают кольцо вокруг кресла,
в котором я так неосмотрительно угнездилась. О том, чтобы подняться, не задев
курительницу или сундук, не опрокинув ширму, не может быть и речи. И само
кресло превратилось в ловушку – оторвать руку от подлокотника можно, лишь
напрягая все силы. Но если словесная экзекуция продолжится теми же темпами – в
скором времени и максимального напряжения сил будет недостаточно.
Малодушие – вот чего бы хотелось избежать.
– Откуда?..
– Вы ведь не француженка?
– Нет. Я – русская, но последние несколько лет прожила
в Марокко.
– Так вы приехали сюда из Марокко?
– Ну… да.
– И когда?
– Это допрос?
– Нет. Мы просто беседуем.
– Вы пригласили меня поговорить о Фрэнки, но почему-то
мы говорим только обо мне.
– Это естественно, вы ведь друзья, не так ли?.. Так
когда вы познакомились с Фрэнки? И главное – где?
«Когда» и «где» охватывают королевство Марокко с флангов;
стрела «когда» и стрела «где» направлены на его атлантическое побережье, их
острия смыкаются в маленькой точке на карте – Эс-Суэйра, население городка (от
грудных младенцев до дряхлых стариков) не самый вместительный бар «Cannoe Rose»
переварил бы за несколько недель, что известно об Эс-Суэйре не-Шону? И знает ли
он вообще о ее существовании?
– Помнится, вы употребляли словечко «давно». – На
помощь это не похоже; скорее бармен решил утопить меня окончательно.
– Разве?
– Употребляли. Вы давно не виделись с Франсуа, он ваш
давний друг и все такое.
– И что из того?
– А то, что Франсуа никогда не упоминал о вас.
– А должен был?
– Он никогда не упоминал, что знаком с русской.
– Знакомство с русской – из ряда вон выходящее событие?
– Неординарное.
– Я не говорила ему, что я – русская…
Я больше не контролирую ситуацию – и все из-за маленькой
ошибки, которая может привести к непредсказуемым последствиям. Отвлекшись на
вещи в каморке, убаюканная монотонным голосом бармена, я – совершенно
машинально – сказала правду о себе. Русская из Марокко, уличенная в акценте и
еще бог знает в чем. Все было бы по-другому, представься я испанкой из
Нюрнберга, ну что я за дура!.. Об испанку из Нюрнберга бармен обломал бы себе
все зубы. Испанке из Нюрнберга все сходит с рук, чего стоила одна встреча с
отмороженным сопляком Слободаном! Мы расстались, довольные друг другом, но в
случае с барменом исход встречи вовсе не выглядит таким уж безмятежным.
– …Не говорили?
– Нет.
– Вы познакомились в Марокко?
– Допустим.
– Но Франсуа никогда не был в Марокко.
– Если он ваш друг, – я стараюсь сохранять
спокойствие, – тогда вы должны знать, что он был в Марокко…
– …Он не был там до самого последнего времени. Он уехал
туда совсем недавно. И месяца не прошло.
– Я знаю.
– И я думаю – с ним случилось несчастье.
Не-Шон говорит это не для меня, скорее – для себя,
перекатывая во рту потухшую сигару, – грустную сигару в грустном рту, его
глаза тоже грустны, в их глубине мерцают слова всех самых грустных песен на
свете.
– С ним случилось несчастье, ведь так? Случилось самое
худшее. Иначе вас не было бы здесь.
– Боюсь, что да. Мне очень жаль.
Я бы могла прикоснуться к локтю бармена, положить руку ему
на плечо – и это было бы самым естественным проявлением чувств. До сих пор мы
просто водили друг друга за нос, стараясь выведать главное окольными путями, но
теперь все изменилось, и я не заметила – когда. И не поняла – почему. От
не-Шона не исходит никакой опасности, хотя иногда убивают не только королей, но
и гонцов, принесших дурные вести.
