– Дядюшка Иса будет несказанно рад. Берегите себя,
Сашa. И никогда не ссорьтесь с друзьями. От этого бывают одни несчастья.
* * *
…Он купил дом совсем недавно.
Возможно, просто перебрался поближе к сыну-рыбаку (внешнее
сходство Ясина и дядюшки Исы почему-то не дает мне покоя). Нет-нет, Ясин и Иса
не родственники. Если бы Ясин был сыном дядюшки, то так же, как и он, торговал бы
пряностями, такая преемственность – основа местного менталитета. Даже Доминик,
рожденный французом в Марокко, получил свой колченогий маленький бизнес по
наследству. Сын рыбака будет ловить рыбу, сын продавца пряностей – торговать
пряностями, сын погонщика верблюдов даже не взглянет в сторону мула, мечты о
смене деятельности так и остаются мечтами. Нужно обязательно зайти к старику,
поболтать о жизни, я слишком долго просидела в скорлупе отеля «Sous Le del de
Paris» – большой мир, который спасает Алекс Гринбл am, ждет меня.
Алекс. Опять Алекс. Я неотступно думаю о нем, как будто и не
было вечера с вероломным Фрэнки. С другой стороны – Алекс вероломен не меньше,
но об этом как-то забываешь. Особенно вдали от него. Алекс – свет и ясный день,
Фрэнки – тьма и холод железного поручня.
…Доминик так и не появился, у стойки меня встречает Фатима:
дневная сцена повторяется с той лишь разницей, что мать Джамиля и Джамаля не
раскладывает пасьянс.
Ах, да, это не пасьянс – гадание.
Надо бы извиниться перед Фатимой за дешевый
мелодраматический скандал, думаю я. Но вместо этого пялюсь на стойку с ключами.
Ключи от номера семь (Фрэнки) и от номера двадцать пять
(Алекс) отсутствуют.
– Доброй ночи, – примирительным тоном говорю я.
Фатима едва кивает опущенной головой, она все еще дуется.
– Днем я вела себя как стерва, прости. Это все Доминик.
Он очень огорчил меня, вот я и сорвалась.
– Я видела его. Он такой несчастный…
Она наконец-то смягчается и поднимает голову. Доля мгновения
– и на ее лице появляется испуг, а затем жалость.
– О-о, что это с тобой? Все лицо в крови!
– В крови? – я удивлена не меньше Фатимы.
– Вот, посмотри!
Порывшись в бумагах на столе, она протягивает мне маленькое
зеркальце. Пластмассовая оправа истрепалась, на ней отчетливо видны следы
детских зубов: шалости Джамиля. Или Джамаля. Я безуспешно пытаюсь втиснуть лицо
в магический круг: видны только губы и часть носа. Под ним-то и застыла кровь,
так-так, это все спиртное, у меня и раньше иногда шла носом кровь, досадное
неудобство, не более.
Все лицо в крови.
Фатима (по-арабски, по-женски) преувеличила, она вообще
склонна к преувеличениям, с теми порциями сладостей, которые она накладывает
Джамилю и Джамалю, не всякий взрослый мужчина справится.
– У тебя есть салфетка? – спрашиваю я у Фатимы, не
отрываясь от зеркальца.
– Возьми.
Несколько легких движений – и от крови не остается следа.
– Теперь в порядке?
– Теперь да.
– Парень из седьмого номера уже вернулся? – Я
стараюсь сохранить известную долю беспечности. – Такой высокий брюнет…
– А я думала, тебя интересует совсем другой, –
Фатима, подавляя смешок, подмигивает мне. – Тот, который купил у меня
карты.
– С чего ты взяла?!
– Мне так показалось…
Стерва арабская! Сказочки об угнетенных женщинах Востока в
контексте Фатимы выглядят смехотворными и лишенными всяческого основания.
Фатима свободно болтает на французском и (как по большому секрету сообщил мне
Наби) изучает английский, страна ее мечты – Голландия, где женщины свободно
баллотируются на государственные должности. После дежурства Фатимы я выгребаю
со стола пачки прайс-листов с самыми последними моделями ноутбуков и телефонов.
На адрес отеля приходят бандероли с журналами мод и каталогами оргтехники – все
они адресованы Фатиме.
Отсутствие денег на все это великолепие не смущает Фатиму: к
политической карьере в Голландии нужно готовиться заранее и встретить ее во
всеоружии. Единственная слабость Фатимы, кроме, разумеется, близнецов, –
пасьянсы (о, нет! – гадания), но и с ней она оказалась в состоянии расстаться.
Все знают, что Фатима вертит своим кротким меланхоличным мужем, как хочет. И
выжимает из него соки, и вьет из него веревки, как какая-нибудь домохозяйка в
американской глубинке. Или операционная сестра из российского областного центра
средней руки.
– Тебе показалось, Фатима.
– Рыбу я отнесла к нему в номер.
– Какую рыбу?
– Которую ты мне отдала. Наби приготовил ее на пару.
– Ага, – что-то я стала туго соображать. –
Наби приготовил, а ты отнесла.
– В номер! – Фатима снова принимается хихикать.
– И?
– Он сказал, чтобы я включила ее в счет.
– Значит, он был в номере?
– А говоришь, что совсем им не интересуешься! Я
пропускаю шпильки Фатимы мимо ушей.
– И когда же ты отнесла ему эту чертову рыбу?
– Часов в восемь. Да, в восемь.
В восемь! А за полчаса до этого я ломилась к нему в номер, и
никто мне не открыл! Я посрамлена, Алекс Гринблат вовсе не собирался посвящать
мне вечер, ни крупицы из его драгоценного времени не получит русская матрешка,
а все из-за Доминика! Из-за толстого говнюка, одним чихом пустившего на ветер все
мои надежды. Я разрываюсь между презрением к Алексу и ненавистью к Доминику, в
этой битве титанов потерянный Фрэнки – всего лишь жалкая мошка на стекле.
– Ты расстроилась, Сашa?
– Ничего я не расстроилась.
– Если тебе интересно…
– Мне не интересно.
– Если тебе интересно, он и сейчас в номере.
– Откуда ты знаешь? – быстро, слишком быстро
спрашиваю я.
– Он звонил на ресэпшен около часа назад. Попросил,
чтобы его разбудили в семь утра.
– Зачем?
– Откуда мне знать?..
– Он попросил, чтобы именно ты разбудила его?
Я несу уже совершеннейшую чушь, пургу, как сказали бы мои
питерские друзья, именно ты, именно разбудила, Фатима – мусульманская женщина
и, несмотря на всю свою продвинутость, преданна мужу и детям, нужно совсем
потерять разум, чтобы заподозрить ее в адюльтере.
– Он попросил, чтобы кто-то его разбудил. Кто-то, кто
будет на ресэпшене. Что с тобой, Сашa?
– Прости…
– Я знаю, это все Доминик. Доминик тебя огорчил… А
парень из седьмого номера… Наверное, он унес ключ с собой. И я его не видела. И
никого другого за последние сорок минут.
