Номер Алекса. Я вырубилась в номере Алекса, в его постели.
Только Алекса нигде не видно. Нет и аккуратно сложенных у
кровати джинсов.
Из ниши хорошо просматривается часть крохотного коридора и
часть шкафа, его створки раздвинуты, а внутренности зияют пустотой. Там должен
был стоять саквояж Спасителя мира.
Но саквояжа тоже нет.
– Алекс! – зову я слабым голосом, не в состоянии
поверить в очевидное. – Алекс, где вы?
В номере достаточно светло, но обычное для Эс-Суэйры
туманное утро не дает представления о том, который сейчас час. Восемь, девять,
десять… Туман обычно рассеивается к десяти, из этого и стоит исходить.
Лишь одной цифры я не учла – семь.
Вчера вечером Фатима что-то говорила мне о семи часах утра.
А-а, кажется, Алекс просил разбудить его в семь. Для чего – Фатима не знала
ответа, а спросить у самого Алекса я так и не удосужилась. Как не удосужилась
уточнить условий, на которых состоится мой переход из-под потного крыла
Доминика под жесткое и совершенно стерильное крыло Спасителя.
Завтра, по малодушию я все перенесла на завтра.
И вот «завтра» превратилось в «сегодня», а Алекса уже нет.
Я вскакиваю с кровати и натягиваю джинсы. Теперь очередь за
«born to be free», тут-то и обнаруживается конверт на столе. Визитка и пять
бумажек по сотне евро.
Конверт не заклеен.
Пять сотен – Алекс явно переплатил, моя ночь стоила гораздо
дешевле – самой впору приплачивать инструктору за столь удачно проведенный
спарринг. Транспортные расходы, осеняет меня. Он оставил мне деньги на билет в
Европу и визитку с телефонами.
Их пять (как и новеньких кредиток), один из них французский,
это легко определить по международному коду Франции. А если позвонить по
оставшимся четырем – где снимут трубку? В Лондоне, в Нью-Йорке, в Тимбукту, на
Луне? За пределами Солнечной системы?
ALEX GRINBLAT
exhibitions, auctions, galleries, modern art
advice-giver
[13]
Консультант! Надо же, какой скромняга!..
Меня оставили в дураках, предварительно трахнув.
Внезапно вспыхнувшая злость на Алекса заставляет позабыть о
«born to be free». С полуспущенными штанами, топлес (зрелище не для
слабонервных) я выдвигаюсь в предбанник с пустынным шкафом и заглядываю в
ванную: никаких следов Спасителя, кроме слегка влажного полотенца, сбитого
коврика и одинокого обмылка на краю раковины.
Он отчалил. Отвалил. Слился. Сделал ноги. Навострил лыжи. Не
очень-то вежливо с его стороны сбегать вот так, не оставив мне даже записки в
сраном конверте. Двух слов было бы достаточно, трех слов было бы достаточно –
«Жду вас» или «Спасибо за ночь», или что-то в этом роде. Но нет же, пять купюр
и визитка, чтобы я, не дай бог, не забыла о его modern art-превосходстве!
Злость все еще сильна, утянуть ее на дно не в состоянии даже
универсальный ключ, оттягивающий мой задний карман;
я вернусь к себе так же, как пришла – через дверь в стене:
пристыженная Алиса, потерпевшая полное фиаско Элли, дорога из желтого кирпича
привела меня в никуда.
Однажды придет моя принцесса, рожденная свободной.
Случай явно не мой.
… «portative» на столе, вынутый из каретки листок рядом,
платье, распластанное на полу, в ванной, – в номере ничего не изменилось.
Но он больше не убежище. Все, что угодно, – временная стоянка, пересыльная
тюрьма, пристанище на ночь, но – не убежище.
Мне хочется покинуть его немедленно и не возвращаться как
можно дольше.
Кто меня остановит? Кто?..
Доминик, с похоронным видом сидящий на ресэпшене.
Красноглазый, заросший щетиной, еще более неопрятный, чем когда-либо. Доминик
отвратителен, худшего мужчины не существует в природе, но я нахожу в себе силы
сказать ему:
– Доброе утро, милый.
Ему требуется усилие, чтобы ответить мне:
– Доброе, Сашa.
Вот и нет, Доминик, вот и нет – совсем не доброе, часы
показывают четверть девятого, после контрольных «семи» прошло слишком много
времени, чтобы почувствовать себя успокоенной.
– Ты давно здесь сидишь?
– С шести утра.
– С чего бы это?
И правда, с чего бы это? Доминик большой любитель поспать,
до восьми его и пушкой не разбудишь, откуда такое рвение?
– Мне не спалось.
– Я понимаю. После того что ты вчера натворил…
– После того что натворила ты! – Он неожиданно
срывается на крик. – Ты! Ты!!!..
– Не нужно перекладывать с больной головы на здоровую…
Вот черт, как же это будет по-французски?
– Не утруждай себя, Сашa. Я и так все понял. Давно
понял. Ты хотела что-то спросить?
– Нет.
– Неужели? – Доминик торжествующе трясет двумя
подбородками. – А я думал, тебя интересует этот хлыщ. Которого ты заселила
в номер рядом с собой. Не взяв у него даже паспорт.
Я слишком измотана ночью с Алексом, слишком наполнена ей,
чтобы ломать комедию перед толстяком.
– Да, интересует. Что с того?
Вот он, звездный час Доминика! Не открытие персональной
выставки в Музее Гуггенхейма, не приглашение на биеналле в Венецию, не
торжественное посвящение в рыцари Почетного легиона – это было бы слишком
мелко. Унизить и растоптать меня, и без того поверженную, – таких высот не
достигал еще никто.
– Он убрался к чертовой матери. С концами. Убрался к
чертовой матери. Не самое плохое дополнение к
отчалил;
отвалил;
слился;
сделал ноги;
навострил лыжи.
При желании Доминик мог бы изрыгнуть еще с полсотни
выражений, включая ненормативные арабские и португальские; единственное, не
вошедшее в список, – «estoy en la mierda». Его можно отнести ко мне и к
самому Доминику, но никак не к Алексу.
– Значит, убрался?
– К чертовой матери! – Радость на лице Доминика
неподдельна. – С концами. Я помахал ему ручкой на прощание.
– И когда же состоялось это показательное выступление?
– Когда ты спала… Наверное. Еще и семи не протикало.
– С чего бы это ему было срываться из отеля в такую
рань?
Вопрос риторический, я вовсе не жду, что Доминик разъяснит
мне ситуацию, но он разъясняет:
– Самолет. У него самолет сегодня утром.
