– Куда едем?
– Пятнадцатый округ. Ру Конвенсьон. Отель «Ажиэль».
– Мадам впервые в Париже?
Если я скажу «да», хитрый араб повезет меня кружной дорогой,
чтобы стрясти денег по максимуму, без зазрения совести подкрутит счетчик и – в
самом финале – оставит бедную туристку без штанов. Три года жизни в Марокко
приучили меня не доверять арабским таксистам, не думаю, что их парижские
собратья кардинально от них отличаются.
– Я знаю город.
Никто не придумал бы лучшего ответа: ни «да», ни «нет», он
не выглядит угрозой, но выглядит предупреждением: «я знаю город, и ты меня не
обманешь». Самое печальное, что я не знаю города и вовсе не горю желанием его
узнать. Я спокойно могла бы обойтись без него, счастливо прожить жизнь вдали от
открыточных видов Champs-Elysees
[22]
и Esplanade deslnvalides
[23]
, вдали от дурацкой Эйфелевой башни (ее уменьшенная копия в виде
брелка для ключей нисколько меня не впечатлила). Я никогда не мечтала о Париже
и не считаю, что фраза «увидеть Париж и умереть» имеет право на существование.
Я не мечтала о Париже. Во всяком случае, эти мечты не так
сильны и не так чувственны, как мечты Доминика о Марракеше, Касабланке, Рабате.
Приехать сюда с человеком, в которого влюблена, – что может быть пошлее,
что может быть банальнее? Приехать сюда к человеку, в которого влюблена, –
что может быть самонадеяннее?..
Этот город не принесет мне ничего хорошего. Тотальное
одиночество – вот и все, что я чувствую сейчас. Так одинока я не была никогда.
Ни в России, ни позже – в Марокко. Отсюда, с другого континента, пряничное
королевство кажется мне раем на земле, отсутствие дождей его не портит (трудно
представить, что в раю идет дождь), жара и дурные запахи не в состоянии
повредить его имиджу.
Я совершенно не представляю себе жизнь в сувенирном Париже.
Я не готова к ней – ни в качестве Сашa Вяземски, ни (что гораздо серьезнее) в
качестве Мерседес Гарсия Торрес. И у меня нет ничего, что могло бы скрасить
пребывание в нем – ни фотографий любимых людей, ни милых сердцу вещиц,
копившихся годами; ни шара, внутри которого идет искусственный снег, –
проклятый шар я имела возможность лицезреть неоднократно. Он – обязательная
деталь каждого второго фильма студии «XX Century Fox» и каждого третьего –
студии «United Artists», он призван олицетворять одиночество героя (мой случай),
богатый внутренний мир героя (не мой случай) и его способность противостоять
невзгодам. Что еще могло бы мне помочь? Талант, расцветший на пустом месте. Но
я не умею делать наброски углем и зарисовки черной тушью, вариант litteraires
[24]
набросков и зарисовок тоже отпадает. В самый последний момент
моя «portative» была отдана Сальме. Тащить с собой в Париж еще и пишущую
машинку – сущее безумие.
Мне остро не хватает Доминика – с чего бы это?
За неимением Доминика я могла бы довольствоваться Наби и
Фатимой, и даже Джумой, братом Фатимы, и даже помешанной на Касабланке Сальмой
– с чего бы это?
Я была бы счастлива, окажись рядом со мной Ясин, и даже рыба
Ясина – даже рыба! – с чего бы это?..
– У мадам прекрасный загар, – говорит
таксист. – Откуда приехала мадам?
– Из Африки.
Звучит как название книги, я видела эту книгу много лет
назад, на книжном развале, у метро, где в мартовской жиже валялось оброненное:
«Оставь меня в покое, идиотка!»
«Из Африки». Карен Бликсен. Так звали автора, я запомнила –
как запомнила все, что сопутствовало тому вечеру. Возможно, я купила бы книгу,
если бы название было чуть более определенным: что означает «Из Африки»?
Привет «из Африки», саванна потрясла меня до глубины души?
Помогите мне вырваться «из Африки»?
«Из Африки» все выглядит совсем по-другому?
«Из Африки» ты вернешься обновленным?
Я никогда не узнаю, чем была эта книга – экзистенциальным
путеводителем, дамским романом или пацифистским стенанием об умирающих от голода
племенах. Но наверняка в нем был запечатленный на бумаге опыт одной европейки,
который она хотела бы передать другой европейке. Чтобы та, другая, беспечно его
отвергла. Опыт для того и существует, чтобы быть отвергнутым при первом удобном
случае. Ни на что другое он не годится.
– …Из Африки? О-о… Я и сам выходец из Алжира! Мои
родители перебрались во Францию в шестидесятых.
– А я довольно долго прожила в Марокко.
– А я не был в Алжире никогда.
– Я могу закурить? Если это не запрещено…
– Конечно, мадам.
Сигареты – сначала одна в два часа, затем две в час, я и не
заметила, как втянулась. Перелет из Марракеша в Париж, совсем недолгий по
времени, был сущей пыткой – курить на борту запрещается. Все, что угодно – еда,
питье, спасательные жилеты, кислородные маски, – но только не сигареты.
Сколько еще человек в самолете страдали от невозможности сделать несколько
затяжек – три, пять, двадцать?.. К их числу вряд ли относится шумное
марокканское семейство, оно окружило меня со всех сторон, вытеснило на периферию,
к иллюминатору. Спасаясь от него, я прикрылась журналом; строчки плывут перед
глазами, между ними легко просматривается все произошедшее со мной, вплоть до
паспортного контроля в марракешском аэропорту: он прошел на удивление гладко,
нужного человека я узнала сразу, а он, листая паспорт, даже не взглянул на
меня:
Bon voyage, мадам!..
Теперь я в курсе, что будет выбито на могиле безвременно
ушедшей беглянки Сашa Вяземски – «bon voyage!», кроссворд в конце журнала – вот
что я интуитивно искала все это время. Один лишь его вид приводит меня в
трепет: похожий я оставила на стене в камере предварительного заключения в
Эс-Суэйре. Белые клетки самолетного кроссворда не заполнены, о счастье!.. С
ноющим сердцем я принимаюсь исправлять положение – Фрэнки в обнимку с бритвой;
Жюль и Джим, на пару образующие мальтийский крест; негативы и спички, на пару
образующие крест из Клиши, темнота в старом форте, открыточный вор, Алекс,
заказавший бизнес-ланч в «Ла Скала», прежде чем трахнуть меня.
Я не пропустила ничего.
Несомненное преимущество моего кроссворда – мне не нужно
сверяться с описанием слов. Точность, с которой я перенесла все с тюремной
стены на бумагу, удивительна. Но остается еще масса незаполненных клеток. Это
угнетает меня, и, поразмыслив, я вношу новое имя: Мерседес.
Она вполне достойна того, чтобы быть увековеченной.
МЕРСЕДЕС.
Мерседес – ценное приобретение.
«Мерседес» легко встраивается в Алекса и Фрэнки. В негативы
и спички, в форт и темноту; испачканная кровью бритва – ей по руке, испачканное
кровью платье – ей к лицу, она может приклеиться к дядюшке Исе, Шамсуддину и
даже – к Джиму. Только с Жюлем вышел полный облом, только с Жюлем у Мерседес
нет ни одной точки соприкосновения.
