печенье с начинкой из марихуаны;
альпинистское снаряжение, адаптированное к садо-мазо утехам;
водолазное снаряжение, адаптированное к ролевым играм в
стиле «спасатели Малибу»;
комплект наручников, вступивший в преступный сговор с пачкой
презервативов.
Напрасный труд, сколько бы я ни вглядывалась, сколько бы ни
останавливала пленку – я вижу лишь то, что вижу: ни-че-ro. Алекс пришел в гости
с пустыми руками – маленькое, но утешение. И его дьявольская красота не несет в
себе никакого чувственного подтекста – так хочется думать мне и так говорил
Слободан:
они компаньоны.
С Мерседес, отнюдь не со мной. Со мной он просто переспал в
заштатной гостинице на марокканском побережье и даже заплатил за это пятьсот
евро.
– Ну привет, милый, – говорю я экранному
Алексу. – Узнаешь меня?
Ни один волосок на голове Алекса не шелохнется.
– С трудом? Помнится, ты провел со мной ночь в
гостинице. Точнее? В марокканской гостинице, куда ты приехал будто бы по делу.
Письмо позвало в дорогу, ага. Еще точнее? Я – русская, и мое имя ты произносил
без акцента. Наверное, долго тренировался… Не-ет, ты способный, так что много
времени на тренировку не ушло. Припоминаешь, да? А после того, как ты уехал…
Или вернее – бежал, со мной произошли крупные неприятности. Ты не в курсе?
Жаль. Меня обвинили в убийстве. Обычное дело. Такое случается сплошь и рядом. С
каждым вторым, с каждым первым… Не-ет, все-таки – с каждым вторым, а первые…
Первые валяются где ни попадя с перерезанным бритвой горлом. Та еще картина.
Такие картины случайно не интересуют твоих клиентов?.. Ни один мускул на лице
Алекса не дрогнет.
– Все бы ничего, если бы не бритва. Зачем ты заставил
меня взять ее, вытащить из шкафа? Нуда, нуда… чтобы наглядно продемонстрировать
русской дуре одну из своих теорий. У тебя их целая куча, всяких теорий. И ты
неплохо на них зарабатываешь. Или ты зарабатываешь другим способом?
Давай-давай, расскажи. Не стесняйся!
Застывший Спаситель и не думает открывать рот.
– Молчишь?.. А знаешь, что я тебе посоветую, милый?
Обрати внимание на одного своего сотрудника… или лучше сказать – подручного? Он
дурак. Сербский дурак в пару русской дуре. Разве ты не знаешь, что связываться
со славянами – последнее дело? Любой цивилизованный человек будет обходить
славян стороной.
Я на секунду возобновляю движение пленки, и ракурс слегка
меняется: теперь Алекс напряженно и даже с некоторой тревогой смотрит на дверь.
– Забеспокоился, милый? И правильно. Твой подручный
сболтнул мне лишнее. И вообще – принял меня за другого человека. За другую
женщину. И в этом качестве я произвела на него неизгладимое впечатление. Почти
такое же, какое ты произвел на меня. И он готов оставить скучную службу в твоей
конторе, чтобы присоединиться ко мне. И что там за история вышла с его братом,
художником? Ладно, не напрягайся. Мне на нее совершенно наплевать. А вот на то,
чем ты занимаешься на самом деле, – на это мне не плевать. Любопытство.
Оно меня просто распирает. Светильники, обтянутые человеческой кожей, да? Чаши
из человеческих черепов, оправленные в серебро, да?.. Нет-нет, для тебя бы это
было слишком скучно, слишком мелко! Ты бы и размениваться на это не стал…
Изображение снова дергается и снова застывает: в моей воле
так и оставить Алекса стоящим у двери в позе просителя, в моей воле погрузить
его в сумерки на час, на два, на целую вечность, пока в квартире Мерседес не
отключат свет за неуплату.
Это было бы жестоко.
Хоть он и не очень-то красиво поступил со мной в Эс-Суэйре –
это было бы жестоко. Даже по отношению к его фантому на экране.
– Ну ладно, хватить тебя мучить. Входи, милый!..
Скетч получился чудесным, не так уж я бездарна, как всегда о
себе думала, как могло бы показаться на первый взгляд. Единственное, что
угнетает, – полное отсутствие зрителей.
– Входи, не стесняйся, – продолжаю куражиться я,
то запуская пленку, то останавливая ее: беззащитный Алекс в который уже раз
скребет щеку (в ритме самбы), трясет подбородком (в ритме румбы), протягивает
руку к звонку (в ритме пасадобля). Иллюзия того, что я могу вертеть им, как
угодно, накрывает меня с головой и заставляет слегка подрагивать руки.
– …Или тебя интересует Мерседес? Здесь ее нет. Здесь –
только я! Ну как? Не передумал?
Звонок.
На этот раз – нетелефонный. Кто-то звонит в дверь. Раз,
Другой, третий – звонки следуют друг за другом без перерыва, Алекс все-таки
решился.
Стоп.
Это не может быть Алекс.
Пленка, которую я терзаю последние пятнадцать минут, была
записана бог весть когда, была записана в сумерках, а сейчас – день, вторая его
половина, если повернуться в сторону зала, можно увидеть солнечные лучи,
падающие на слегка запылившийся паркетный пол, недопитая бутылка вина окутана
ими, два бокала окутаны ими. Один мог принадлежать Алексу, а второй – Мерседес.
Один мог принадлежать Мерседес, а второй – мужчине в светло-сером галстуке.
Один мог принадлежать мужчине в светло-сером галстуке, а другой – Алексу. Или
еще кому-то, ведь, зациклившись на Спасителе мира, я не досмотрела кассету до
конца.
Звонки не прекращаются, а в проклятой входной двери нет даже
глазка.
Это не Алекс, это не может быть Алекс.
Скорее всего, Ширли. Жаждущая выпить с женщиной, которая с
таким пониманием отнеслась к ее пророчеству по поводу возможной экспансии
китайцев. К тому же я пообещала ей, что поинтересуюсь судьбой бедняги Сайруса.
И обнадежила насчет джина, и умыкнула банку с оливками. А у человека, редко заступающего
за границы коврика в прихожей, – каждая оливка на счету.
Этого я не учла.
Вот и расплата.
Банка с оливками, даром не нужная мне, но представляющая
несомненную ценность для Ширли, и сейчас стоит там, где я оставила ее: у входа
в комнату, рядом с китами, дельфинами и журналом с кроссвордом.
Что, если она слышала мой голос из-за двери, более того –
слышала, что именно я говорила? Акустика в доме – восхитительная, не стоит об
этом забывать.
В любом случае – Ширли или не Ширли ломится сейчас в
квартиру – я не открою. Убирайся вон, непрошеный гость. К приглашенным гостям
это тоже относится.
Я все еще стою на журнальном столике, вцепившись пальцами в
кронштейн, к которому подвешен монитор (телевизор, видеодвойка), звонки в дверь
отупляют и лишают сил; нужно просто подождать, пока они прекратятся, не будет
же Ширли звонить вечно!.. А еще говорят, что европейцы живут в своем узком
мирке и совершенно не интересуются жизнью друг друга.
Какая ложь!
Все так же не выходя из состояния ожидания и отупления, я
проматываю беззвучную кассету дальше – Алекс наконец-то сливается с экрана,
отчаливает, отваливает, делает ноги (сам торжественный момент слива я
пропустила, и неясно – вошел ли он в квартиру или повернул оглобли в сторону
лифта). И еще долгое время (минуту или две) никто не приходит ему на смену.
