«Татарин!» – понял Кастелаки.
Одет был человек в кожаную жилетку, под кожей голых рук, как
змеи, перекатывались мускулы.
– Ну? – спросил страшный татарин.
Кастелаки молчал, потому что от ужаса у него перехватило
горло.
– Ну? – повторил татарин.
– Д-деньги там, – прохрипел несчастный Кастелаки,
указывая пальцем укромное место.
Две руки протянулись сзади, подняли его за плечи и опять
швырнули на кровать. На удар болью отозвались все внутренности и жалобно скрипнули
старые пружины.
– Говори, овечье дерьмо, кто позавчера убил этого, в
черкеске, который у тебя номер брал.
– Его же забрали в контрразведку! – в полном
изумлении пролепетал Кастелаки. – Сказали ту… – тут несчастный хозяин
икнул от страха, – турецкий шпион.
– Значит, он его убил, а сам тут же в номере спать
лег? – издевательски продолжал бритый. – А ты небось ничего не видел
и ничего не знаешь?
– Так точно. – От страха Кастелаки стал выражаться
по-военному.
– Что нашли при нем?
– Ни… ничего не нашли, – ответил чистую правду
хозяин, – они, из контрразведки-то, ругались очень, что не нашли.
– Кто еще был с ними вечером?
– Никого, – испуганно бормотал хозяин, – они
только вдвоем сидели, в карты играли…
Страшный татарин быстро ткнул хозяина кулаком в живот. Больную
печень пронзила ужасная боль, и Кастелаки закричал громко, по-звериному.
Стоявший сзади слишком поздно успел зажать ему рот.
На крик где-то наверху хлопнула дверь, чей-то голос спросил
сонно, будет ли покой в этом клоповнике, потом кто-то нервный потребовал
хозяина.
Кастелаки смотрел бессмысленными глазами, ничего не
соображая от боли. Стоявший сзади вышел на свет, подошел к двери,
прислушиваясь, потом быстро замотал Кастелаки рот тряпкой, а на голову натянул
мешок. Они подхватили слабо сопротивляющееся тело и вытащили его в открытое
окно. Кастелаки чувствовал, что его тащат, потом фыркнула лошадь, и его
погрузили на повозку. Мотаясь по дну арбы и подпрыгивая на ухабах, Кастелаки
вспомнил, что нужно было сказать похитителям про лакея Просвирина, что тот
разговаривал с убитым, приносил вино в номер, а он ничего не знает. Но печень
болела невыносимо, к тому же он начал задыхаться под тряпкой. Сердце
поднималось к горлу, он чувствовал, что оно хочет выскочить из груди. Наконец
при сильном толчке в голове у несчастного хозяина гостиницы «Париж» вспыхнул
яркий неестественно белый свет, и он перестал ощущать боль и неудобства.
Арба остановилась на берегу моря, татары вынесли
бесчувственное тело на обрыв и сняли мешок. Ипполиту Кастелаки было уже все
равно. Бритый вытащил нож, приложил его ко рту своей жертвы, убедился, что
Кастелаки не дышит, и огорченно поцокал языком. Потом он привязал к телу
большой камень и выбросил труп в море.
После полудня Спиридон, напряженно вглядывавшийся в
горизонт, вдруг закричал что-то по-гречески. Его подручные засуетились, фелюга
развернулась и стремительно понеслась к видневшемуся вдалеке берегу.
– Что случилось? – встревоженно спросил Борис.
Тот отвечал неохотно, было видно, как он озабочен:
– Кто его знает… Плохие люди… Грабить могут, убивать
могут…
– Пираты, что ли? – изумленно спросил Борис.
– Не знаю, какие такие пираты. Плохие люди. Прятаться
надо.
Берег рос на глазах. Фелюга скользнула мимо крутого утеса и
плавно вошла в укромную бухту, отгороженную от моря скалой. Греки свернули
парус, скатав его на реек. Спиридон перепрыгнул с борта фелюги на выступ,
нависающий над водой, и ловко, как большая обезьяна, вскарабкался на утес,
откуда просматривалось море. Там он лег, слившись со скалой, и замер. Борис
долго наблюдал за ним, пока глаза не начали слезиться от утомления. Дав им на
несколько секунд передышку, он снова взглянул в прежнем направлении, но уже не
смог найти контрабандиста – тот непонятным образом слился с камнями и стал
совершенно невидим. Борис откинулся, привалился к мягкому тюку и задремал
незаметно. Когда он снова проснулся, солнце прошло уже большую часть своего
дневного пути. Двое контрабандистов тоже валялись на дне фелюги в полудреме,
Спиридона не было видно. Вдруг он возник на скале за бортом – совершенно беззвучно,
будто материализовавшийся дух. Легко перескочив в лодку, он только коснулся
рукой плеча юноши, похожего на греческого бога, и тот, мгновенно проснувшись,
взялся за парус. Борис, на которого беззвучное появление Спиридона произвело
сильное впечатление, спросил шепотом:
– Пираты ушли?
– Не знаю я никаких пиратов, – негромко отвечал
Спиридон, – плохих людей не видно. А что ты шепотом говоришь?
– Так ведь ты, Спиридон, тоже… тихо так появился, тихо
своих разбудил.
– Я всегда тихо хожу, – ответил Спиридон, –
зачем мне шуметь? Я шум не люблю. Я и мотор не хочу ставить, мотор шумит
сильно. А парус – вот он: тихий, быстрый…
Фелюга, словно подтверждая его слова, беззвучно и
стремительно вышла из бухты и, словно чайка, полетела вдоль скалистого берега.
Прошло около часа в тишине и покое разомлевшего моря. Солнце
медленно клонилось к закату. Фелюга постепенно удалялась от берега, как вдруг,
резко разорвав тишину, раздалось почти рядом тарахтение внезапно заработавшего
мотора. Спиридон, мрачный как туча, громко выругался по-гречески и схватился за
рулевое весло.
Из укромной бухты, мимо которой только что прошла фелюга,
стремительно вылетел моторный катер. Спиридон безнадежно огляделся, сказал
что-то своей немногочисленной команде, затем обернулся к Борису:
– Га-аспадин хароший, быстро прячься туда, где
сидел, – в каюту. Мы бедные греки, нас, может, и не тронут, а кто ты такой
– не знаю, тебя плохие люди точно убьют.
Борис послушно полез обратно в тайник, Спиридон снова
прикрыл его циновкой и ушел на корму фелюги, проверив «маузер», спрятанный за
пазухой.
Борис прильнул к отверстию в стенке каюты, через которое
прежде наблюдал встречу с Григорием Степанычем.
Быстро увеличиваясь в размерах, моторный катер приближался к
суденышку контрабандистов. На носу катера, тускло отсвечивая на солнце,
медленно поворачивался ствол пулемета «максим». Рядом с пулеметчиком показался
зверского вида детина в матросском бушлате, опоясанный пулеметными лентами.
Размахивая огромным «маузером», он заорал, перекрывая шум мотора:
– Греки, мать вашу, стой! А то сейчас из пулемета
потоплю ваше корыто к чертовой матери, отправитесь свою кефаль кормить!
Спиридон мрачно смотрел на приближающийся катер и молчал.
Матрос взмахнул рукой, и пулеметчик дал короткую очередь, взбив фонтаны брызг
возле самого корпуса фелюги. Спиридон бросил несколько греческих слов своей
команде, и те свернули парус.
