Басри-бей попробовал вскочить, но тело его только судорожно
напряглось, глаза вылезли из орбит, и лицо стало багрово-синим. Он захрипел и
обмяк в кресле. Человек в тени аккуратно снял шнурок с его шеи и спокойно пояснил:
– Нам стало достоверно известно, что Басри-бей
симпатизирует… вернее, симпатизировал сторонникам политических уступок,
проповедовал пораженческие настроения. Более того, имеются сильные подозрения,
что Басри-бей искал контакты с англичанами. Он был недостоин называться
подлинным турком, а следовательно, недостоин жить. От таких пораженческих
настроений один шаг до прямого предательства, и кто знает – возможно, он его
уже совершил. Таким образом, мы никак не могли обсуждать при нем наши планы. А
планы наши таковы… – Человек в тени поправил булавку на галстуке и,
видимо, укололся. – Шейс-с… – злобно прошипел он так, как шипит
потревоженная змея.
Участники совещания в полном молчании внимательно выслушали
его план действий. Никаких возражений не последовало – убедительнее всяких
доводов рассудка действовало на присутствующих молчание одного из них –
худощавого темноволосого Басри-бея, неподвижно лежавшего в глубоком низком
кресле.
У Лизы бывали такие гости, которых она терпела, такие гости,
которых она терпела с трудом, и такие, которых она терпеть не могла, но все
равно приходилось – в ее положении не покапризничаешь.
Господина Вэнса она терпеть не могла. Он был ей так
отвратителен, что после его ухода она долго-долго отмывалась и долго-долго
проветривала свою комнату, чтобы избавиться от его запаха – сладковатого,
парфюмерного, отталкивающего… Господин Вэнс казался ей похожим на
паука-тарантула – маленький, ядовитый, очень опасный.
Никто не знал, какого он происхождения, вероисповедания и
национальности. Рыжий, веснушчатый, с узкими блекло-голубыми глазами, он мог
быть и англичанином, и турком, и немцем, и евреем… Его бледная, несмотря на
жизнь под южным солнцем, кожа была покрыта густыми рыжими волосами – они
выбивались из-под манжет рубашки, покрывали его шею, густо росли на груди…
Одевался он претенциозно – роскошные вышитые жилеты, яркие шелковые галстуки с
бриллиантовыми заколками.
Увидев, как в дверь просунулась рыжая шевелюра, Лиза
отвернулась, чтобы скрыть гримасу отвращения. Господин Вэнс перехватил это ее
движение и усмехнулся.
– Почему не в зале? – задал он вопрос, улыбаясь
одними губами, в то время как его глаза продолжали буравить ее насквозь.
– У хозяина спросите, – буркнула Лиза.
– Спрашивал, – кивнул Вэнс, – он сказал, что
тебе нездоровится и что ты сегодня не принимаешь.
– Так в чем же дело? – холодно поинтересовалась
Лиза. – Зачем тогда вы пришли?
Вэнс, не обращая внимания на ее тон, прошел в комнату,
плотно притворив за собой дверь.
– Так даже лучше, – сказал он, – поговорим о
деле, ни на что не отвлекаясь.
– У нас с вами не может быть никаких дел, – угрюмо
пробормотала Лиза.
После сегодняшней бессонной ночи она устала, болела голова,
ей хотелось лечь, затянуться папиросой и грезить о Борисе, как будто не было
двух лет мучений и страха, как будто она мечтала о нем там, в прошлой жизни,
девчонкой… И вот он пришел как по волшебству. Ей хотелось перенестись еще раз в
мечтах в те счастливые мгновения, когда они были вместе ночью.
Лиза открыла глаза и с ненавистью посмотрела на господина
Вэнса.
– Хочешь, я расскажу тебе, чем ты кончишь? – Он
спросил это вкрадчиво, но мягкость в его голосе была подобна мягкости кошки,
которая на секунду отпустила пойманную мышь, чтобы поиграть.
– Не хочу. – Лиза пожала плечами и отвернулась.
Но господин Вэнс сделал вид, что не слышал
пренебрежительного ответа.
– Ты перекуришься гашиша, станешь законченной
наркоманкой, и хозяин выставит тебя на улицу. Если, конечно, до этого не
помрешь сама.
Лиза улыбнулась и села на узкой кушетке, подобрав под себя
ноги.
– Либо кто-нибудь заразит тебя сифилисом, и хозяин
опять-таки выгонит тебя на улицу.
Она по-прежнему смотрела на него с загадочной полуулыбкой,
только чуть вздрагивали опущенные длинные ресницы.
– Либо тебя зарежет пьяный матрос, – жестко
продолжал Вэнс, прохаживаясь по комнате от двери к столику.
– Как зарезали вчера ночью Исмаил-бея? –
проворковала она.
Вэнс споткнулся о невидимый порог, потом повернулся и
посмотрел пристально на Лизу.
– Приблизительно так. – Он сел напротив на
низенький стульчик, продолжая внимательно изучать девушку.
Сегодня она выглядела не так, как всегда, – очевидно,
потому, что не было ни румян, ни ярко накрашенных губ. Оттого, что видно было
только чистое лицо, которое не было еще отмечено печатью порока, сразу стала
понятна неуместность ее в этом дешевом борделе.
– Не стану утверждать, что меня очень волнует твоя
судьба, – продолжал Вэнс, – но ты мне нужна для кое-каких дел.
Согласись на меня работать и получишь много денег. Сможешь уйти отсюда и даже
уехать в Константинополь, например, или в Париж.
– Я не хочу уезжать, мне нечего делать в Париже. Мне
вообще не нужны деньги.
– Каждому человеку нужны деньги, – наставительно
проговорил господин Вэнс. – Один с помощью богатства добывает себе власть,
ну, это тебя не интересует, другой – получает любовь, – при этих словах
Лиза пренебрежительно фыркнула и потянулась к столику за папиросой, –
третий с помощью денег может осуществить свою месть…
– Месть? – Лиза стремительно оттолкнула Вэнса и
вскочила с кушетки. – Месть? У меня есть кому мстить, но скажи, разве твои
деньги помогут мне отыскать тех людей, что убили моего отца и мать, и тех, я
даже не помню, сколько их было, которые изнасиловали меня прямо там, возле их
трупов… Скажи, если бы у меня были миллионы, смогла бы я отыскать хоть одного
из них, привезти его мать и убивать ее медленно, у него на глазах, и чтобы
насиловали его малолетнюю дочь… И самое главное: разве я могу быть уверена, что
у того человека вообще когда-нибудь была мать и что ему было бы так же больно
наблюдать за ее смертью, как и мне, когда умирала мама…
В глазах господина Вэнса на миг мелькнуло удивление, никогда
он еще не слышал от Лизы ничего подобного. Но ее откровенность доказывала, что
девчонка неглупа, смела и решительна. Она будет ему полезна, она просто
необходима ему в предстоящем деле.
– Если не хочешь по-хорошему, – вкрадчиво начал
он, – я поговорю с хозяином, и тебя выставят вон. Очутишься очень скоро в
сточной канаве.
– Ты не понял, что меня это ни капельки не
волнует? – устало спросила Лиза и взяла в рот папиросу.
Чувствуя, что инициатива ускользает из его рук, Вэнс вырвал
у Лизы папиросу, схватил со столика остальные и растоптал их ногами. Глаза у
Лизы из темно-карих стали черными, что свидетельствовало о сдерживаемой ярости.
Еще бы, гашиш стоит дорого, и никто не смеет отнимать у нее то, что принадлежит
ей.
