– Борис Андреевич, прошу вас, пройдите на какое-то
время в соседнюю комнату – я не хочу, чтобы вас заметили раньше времени.
Борис неохотно поднялся и зашел в тесную комнатку, которая
по своим размерам напоминала скорее шкаф. Там с трудом помещался колченогий
стул. Борис присел и стал ждать. Ему был слышен каждый звук из кабинета
Горецкого.
Аркадий Петрович распахнул дверь в коридор и приказал
вестовому вызвать дежурного офицера. Через несколько минут в кабинете раздались
шаги, и Борис услышал ненавистный голос штабс-капитана Карновича.
– Людвиг Карлович, голубчик, – сугубо по-штатски
обратился к вошедшему Горецкий, – не в службу, а в дружбу найдите поручика
Ковалева и приведите его ко мне.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – Уставной
ответ Карновича прозвучал резким контрастом просьбе подполковника.
Борис сидел в томительном ожидании, привалившись к стене.
Ему непонятно было, зачем Горецкий заставил его подслушивать, но, судя по
всему, Аркадий Петрович хотел именно этого, была у него своя игра.
Минут через десять в кабинете снова послышались шаги,
раздался незнакомый голос:
– Вызывали, господин подполковник?
– Да, господин поручик, – ответил Горецкий
сухо, – не изволите ли взглянуть на эту запись. Не ваша ли это рука?
Борис услышал шуршание страниц и затем удивленный голос:
– Нет, ваше высокоблагородие, не моя!
– Людвиг Карлович, голубчик, взгляните, как, на ваш
взгляд, не его?
Видимо, Карнович подошел к столу и нагнулся над журналом.
– Затрудняюсь… это ведь, господин подполковник…
– Да, голубчик, это ведь ваша рука. Объясните,
милейший, каким образом тот же самый почерк видим мы на этом открытом письме?
Борис услышал в соседней комнате глухой звук удара, короткий
хриплый крик, звук падающего тела и властный окрик Горецкого:
– Вестовой!
В ту же секунду Ордынцев распахнул дверь и ворвался в кабинет
Горецкого. Там он увидел картину, достойную кисти баталиста.
Рослый мужчина в красно-черной форме корниловского полка, с
погонами поручика, лежал на полу, издавая слабые стоны. Из его разбитой головы
сочилась кровь. Возле стола боролись Горецкий и Карнович – штабс-капитан
пытался вырвать у Горецкого револьвер. Борис в один прыжок оказался возле
борющихся и с размаху ударил Карновича в челюсть. В этот удар он вложил
воспоминания о своем первом допросе в Феодосийской контрразведке, и, должно
быть, воспоминание оказалось достаточно ярким, потому что штабс-капитан отлетел
на другой конец комнаты и, съехав спиной по стене, устроился на полу в явном
нокауте, как называют такое положение спортивные англичане.
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался
запыхавшийся вестовой.
– Двоих солдат сюда и фельдшера! – отрывисто
приказал Горецкий.
Через несколько минут фельдшер хлопотал над поручиком
Ковалевым, а солдаты поднимали очухавшегося Карновича.
– Ну что поручик? – сокрушенно спросил Горецкий.
– Ничего, мужчина он крепкий, рана заживет, вскоре
будет как огурчик.
– За это я его и выбрал. – Горецкий снял пенсне и
потер переносицу. – Неудобно перед человеком, пострадал ни за что. Видно,
врасплох его Карнович застал, а я-то думал, что он сумеет удар отбить… Вижу,
Борис Андреич, что хотите объяснений, – обратился он к Борису, хотя тот
стоял молча, – сейчас все разъясню, вот только с этого иуды допрос снимем…
Карнович уже пришел в себя. Он стоял между солдатами и
злобно косился на Бориса.
– Ничего я вам не скажу! – воскликнул он
истерическим высоким голосом.
– Скажете, милейший, скажете, – в голосе Горецкого
под наигранно дружелюбной интонацией звучал металл, – посидите сутки в
камере без кокаина – все скажете.
Карнович грязно выругался.
– Вас ведь, Карнович, турки, верно, на кокаин и купили?
Вы ведь русский человек с католическими шляхетскими добавками, никаких
мусульманских корней не имеете, следовательно, возможны или деньги, или шантаж.
Или наркотики… Увести его! – обратился он к солдатам. – Да как
следует обыскать, чтобы никакого кокаина в камеру не пронес!
Солдаты с Карновичем двинулись к двери, но на пути у них
стоял Борис.
– Моя бы воля, – сказал он Карновичу
усмехаясь, – я бы тебе и воды в камере не давал, но господин подполковник
гуманист, на такое не пойдет. А так бы быстрее дело вышло…
– Мало я тебя на допросе бил, – прошипел
Карнович, – нужно было вообще изувечить.
– А ты, борода, – обратился Борис к одному из
солдат, узнав в нем своего знакомого вредного Митрича, – головой ответишь,
если арестованный сбежит или что в камере над собой сделает. Ремень у него
отобрать, шнурки от ботинок и все такое прочее. Если что не так – своими руками
тебя расстреляю…
– Слушаюсь, ваше благородие! – рявкнул Митрич,
скосив глаза на Горецкого.
Тот молча кивнул, подтверждая слова Бориса.
– Однако, – проговорил он, когда солдаты увели
Карновича, – обещания, голубчик, нужно выполнять. Если что не так,
придется вам с этим солдатиком разбираться.
– Бросьте, подполковник, эти интеллигентские
замашки, – разозлился Борис. – Вам нужно быстрее с этим делом
покончить, а вы тянете, сутки ждать собираетесь.
– Не думаю, – невозмутимо ответил Горецкий, –
что Карнович протянет сутки, он и нескольких часов без кокаина не проживет. Так
что вечером мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.
Кабинет Горецкого опустел, Борис остался с глазу на глаз с
Аркадием Петровичем. Он поглядывал на подполковника, который, в свою очередь,
задумчиво разглядывал карту дислокации войск. Наконец, прервав затянувшееся
молчание, Горецкий заговорил:
– Открытое письмо, которое вы привезли, – это,
выражаясь юридическим языком, косвенная улика. Строго говоря, она ничего не
доказывает. Да, почерк, безусловно, Карновича, но содержание письма совершенно
безобидно – возможно, и правда какая-нибудь графиня прибыла третьего и
скончалась от инфлюэнцы. В Крыму сейчас собрался такой человеческий муравейник,
что уследить за всеми невозможно. Посему единственная возможность уличить
Карновича – заставить его раскрыться, выдать себя самому. Впрочем, с ним это проще,
чем с кем-нибудь другим. Он кокаинист, поэтому вполне собой не владеет,
неуравновешен, легко срывается. На это и был мой расчет.
– А для чего вы пригласили поручика Ковалева?
– Это психология, дорогой мой, важнейшая наука для
человека, имеющего дело с раскрытием преступлений… А мы ведь с вами юристы,
значит, к раскрытию преступлений причастны.
– Сейчас, в такое время… – начал Борис недовольно,
но Горецкий быстро прервал его:
