Горецкий чертыхнулся про себя и сухо произнес:
– Что касается списка агентуры – мы продолжаем поиски.
Мистер Солсбери согласно прикрыл глаза, потом отхлебнул чаю.
– К сожалению, моя миссия скоро закончится, я должен
буду вернуться в Лондон. Сэр Уинстон ждет моего доклада.
– Как я понимаю, твердая позиция Первого лорда
адмиралтейства не находит сейчас понимания в вашем правительстве? –
Аркадий Петрович, в свою очередь, отхлебнул чаю и приготовился к неспешной
беседе.
– К сожалению, Ллойд Джордж находится в зависимости от
профсоюзных лидеров. Мы выводим свои войска из Закавказья. Счастье еще, что
убедительное выступление закавказских делегатов на Парижской мирной конференции
заставило премьер-министра сохранить контингент в Батумской области. Наши
солдаты придадут некоторую уверенность либеральному правительству Грузии.
– Я думаю, батумская нефть также была достаточно
убедительным аргументом, – вставил Горецкий.
Он откусил кусочек крекера, намазанного мармеладом из
жестяной банки, и поморщился украдкой. Мармелад отдавал горечью апельсиновой
корки.
– Конечно, это так, – продолжал Солсбери. –
Немаловажную роль сыграли ваши последние успехи на фронте…
Горецкий помрачнел и заговорил:
– Наши армии
[14]
продвигаются вперед,
но, боюсь, это продлится недолго. Тылы наши плохо организованы и заворовались,
снабжение войск поставлено из рук вон плохо, а красные проводят мобилизацию за
мобилизацией, собирают против нас колоссальные силы. Конечно у них большой
недостаток опытных военных кадров, но огромный численный перевес, большое
преимущество в артиллерии. Сейчас, когда Колчак отброшен, Южный фронт стал для
Троцкого и Ленина направлением главного удара.
– Я говорил вам, что генерал Деникин не справится со
стоящей перед ним огромной задачей. Если бы на его месте был Лукомский…
– Александр Сергеевич не пойдет на это, – твердо
произнес Горецкий, – да кроме этого, его кандидатуру не поддержат высшие
офицерские круги. Насколько мне удалось прощупать настроения генералов, они
скорее согласились бы с кандидатурой барона Врангеля.
Жуя невкусный крекер, он вспомнил пироги Марфы Ипатьевны, а
также варенье – абрикосовое, кизиловое, алычовое – и посмотрел на англичанина с
плохо скрытым чувством превосходства.
Солсбери поднял на своего собеседника внимательный взгляд:
– Может быть, это действительно интересный вариант.
Петр Николаевич Врангель – сильный, решительный человек, прекрасный организатор.
Либералом его не назовешь. Но вместе с тем он готов в случае политической
необходимости пойти на серьезные реформы. В войсках у него огромный авторитет…
– Я смотрю, вы прекрасно осведомлены обо всех наших
делах, – констатировал Горецкий.
– Ноблес оближ, – ответил Солсбери и тут же
повторил по-русски: – Положение обязывает. Что ж, немедленно по прибытии в
Лондон я передам Первому лорду адмиралтейства то, что вы мне сообщили.
Борис прошел по ухоженной подъездной аллее, обрамленной
кипарисами, и вышел к белому дому в мавританском стиле. Дом был невелик,
причудливой архитектуры. После бесчисленных разграбленных имений России и
Украины этот прекрасно сохранившийся богатый и ухоженный дом и парк казались
Борису удивительными, словно он попал в дореволюционное, а то и в довоенное
время.
Дальше чудеса продолжались. Когда Борис ударил в дверь
прекрасно начищенным медным дверным молотком, перед ним возник на пороге самый
настоящий дворецкий в сильно потертой, но все же ливрее. Борис почувствовал
себя даже не в довоенной эпохе, а чуть ли не в XVIII веке.
– К госпоже княгине, – сказал он дворецкому,
невольно стушевавшись перед его потертым великолепием.
Дворецкий, не шелохнувшись, внимательно осмотрел Бориса с
ног до головы и чуть неприязненно спросил:
– Как доложить?
– Ордынцев Борис Андреевич, из Петербурга.
– Извольте подождать. – И дверь захлопнулась перед
носом.
Ждать пришлось достаточно долго, Борис уже подумал, что о
нем забыли. Наконец дверь снова отворилась, тот же дворецкий взглянул на Бориса
еще более высокомерно и вымолвил:
– Пожалуйте! – таким тоном, что всем становилось
ясно: его бы, дворецкого, воля, он бы такого ничтожного посетителя и на порог
не пустил.
Княгиня ожидала посетителя в небольшой, полутемной из-за
опущенных штор комнате, сплошь заставленной фарфоровыми безделушками и пыльными
рамочками с фотографиями. Сама хозяйка царственно восседала в высоком кресле
XVIII века и казалась едва ли не его ровесницей. Она была толста, величественна
и надменна.
Взглянув на вошедшего гостя через лорнет, как на редкостное
насекомое, она пробасила голосом, мощным, как пароходная труба:
– Ордынцев… Это из каких же Ордынцевых?
– Андрея Никитича Ордынцева сын, –
отрекомендовался Борис, с трудом сдержав невольное побуждение щелкнуть
каблуками.
– Андрея Никитича? – переспросила старуха,
пожевала губами и протрубила: – Не помню.
Еще немного подумав, она снова заговорила, с силой
впечатывая слова:
– Нет, не помню. Но коли уж приехали к старухе, то
погостите денек-другой… Все-таки Петербург вспомню за разговором-то… Какие
бывали балы, приемы! Да, впрочем, что я говорю – вы еще слишком молоды, тех,
настоящих, балов не помните, это ведь еще при государе Александре Николаевиче…
Старуха ушла в свои воспоминания, посчитав Бориса за своего.
Как видно, ее не очень беспокоило, было ли у них родство или молодой человек
придумал его (как и было на самом деле). В смутное время не нужно было никаких
особенных рекомендаций, а Борис на всякий случай решил сказать, что письмо,
которым его снабдили родственники, пришлось уничтожить по дороге, чтобы не
попалось на глаза красным. Старуха приняла его, и это было хорошо. Но в данный
момент она совершенно забыла гостя, возможно, просто задремала. Борис, чтобы
напомнить о своем существовании, слегка откашлялся.
– Да-да, – невпопад пробасила княгиня, – это
вы верно заметили, хорошую прислугу сейчас нипочем не найдешь… Так что бишь вы
хотели?
– Хотел спросить вас, – начал Борис
издалека, – возможно, кто-нибудь говорил вам… может быть, хоть какой-то
след… Видите ли, я разыскиваю сестру свою, Варю. Дошли до меня слухи, что
видели ее в Крыму, а вы здесь, должно быть, всех знаете…
Княгиня снова задумалась, и Борис уверился было, что она
точно спит, как вдруг совершенно бодрым голосом старуха ответила:
– Ордынцева Варвара Андреевна? Не слышала, ни от кого
не слышала…
