– Ох, и подлый же народ эти татаре! Я ему давеча
говорю: давай этот кавун! И какая ему разница? Так норовит подсунуть другой! А
если я этот наметил? И желаю получить! Так все равно не тот подсунул! Ох, и
подлая же нация…
– Саенко! – хрипло крикнул Борис и закашлялся от
попавшей в горло пыли. – Саенко, братец, как же хорошо, что ты мне
попался!
Саенко собственной персоной изумленно воззрился на грязного
оборванца, что чуть ли не кинулся ему на шею. Потом он снял фуражку, вытер потный
лоб, после чего в глазах его появилось осмысленное выражение.
– Батюшки! – закричал он. – Борис Андреич! Эк
вас разобрало-то! Откуда ж вы в таком, извиняюсь, расхристанном виде идете? Где
ж вас, прошу прощения, черти драли? – добавил хитрый хохол вроде бы
сочувственно, но Борис заметил, что глаза его ехидно поблескивали.
– Ох, Саенко, вези ты меня скорее домой, сил моих нет
больше. Аркадия Петровича застанем ли?
– Как не застать, дома они, кофий пьют, это я с утра
пораньше на рынок вышел.
Саенко крикнул фаэтон. Подкатил расхлябанный экипаж, возница
покосился на Бориса, но ничего не сказал, внимая грозному взгляду Саенко.
– А мы уж с его сковородием думали, куда это вы
подевались? – болтал Саенко по дороге. – Уж не завелась ли, думаем, у
него зазноба? Ночки темные, а кровь молодая, горячая…
– Ту зазнобу, у которой я ночевал, давно на том свете
ждут не дождутся, – в сердцах сказал Борис, вспомнив старуху княгиню.
Не понравилось ему, как спровадила она его быстро, как только
услышала фамилию Махарадзе. Даже в лице переменилась. Определенно неспроста
это. Но настырно лезущий в уши голос Саенко мешал думать, и Борис откинулся на
сиденье, прикрыв глаза.
Горецкий, увидев Бориса, только поднял брови, зато Марфа
Ипатьевна всполошилась не на шутку. Она провела Бориса в свою комнату, усадила
к свету и долго вытаскивала колючки и смазывала многочисленные ранки. Борис с
удовольствием отдался ее заботам. Так продолжалось до тех пор, пока Аркадий
Петрович не крикнул в открытую дверь:
– Да будет уже вам, Марфа Ипатьевна! Он все же не
ребенок малый, подумаешь, занозы.
Как ни был измучен Борис, он все же удивился, услышав в
голосе Горецкого недовольные нотки. Хозяйка тотчас послушно собрала свои
склянки и отпустила Бориса. Когда умытый и переодетый в чистое он вошел в
кухню, его ожидала большая кружка молока и два ломтя хлеба.
– Ну-с, Борис Андреевич, извольте рассказать подробно,
где вы пропадали? – Горецкий был строг.
Борис жевал хлеб не торопясь, обдумывая, что рассказывать
Горецкому. Если рассказывать все по порядку, то, во-первых, это займет много
времени, а во-вторых, он, Борис, во всей истории предстанет форменным олухом.
Сам позволил заманить себя в ловушку. Тем не менее он добросовестно пересказал
Аркадию Петровичу все свои приключения, начиная со вчерашнего утра, когда он
отправился на пристань встречать пароход «Пестель».
– Открылись вы старому капитану зря, – недовольно
сказал Горецкий, – человек он одинокий, болтается в порту да по трактирам,
выпьет и будет болтать.
Борис упрямо наклонил голову и промолчал. Старик ему
понравился, он вовсе не производил впечатления пьяницы и болтуна.
– Нельзя надеяться на хорошее отношение
свидетелей, – поучал Горецкий, – это непрофессионально.
– А я вовсе не профессионал, – огрызнулся Борис,
его раздражал профессорский тон.
– С мальчишкой вы построили беседу правильно, –
как бы не слыша, продолжал подполковник, – с таким народом нужно
разговаривать при помощи денег, а вот дальше, Борис Андреевич, вы действовали
просто вопиюще безграмотно. Наобум ринуться расспрашивать старуху княгиню, это
крайне неосторожно! Да вам еще повезло, что она вас ночевать оставила, видно,
силен у помещицы дух гостеприимства. А вы уж очень беззаботны. Я понимаю: в
молодости все кажется не важным, но ведь видели же вы, что старуха сердится.
Стало быть, нужно было как можно скорее уносить оттуда ноги. Вы же вместо этого
начинаете расспрашивать служанку…
– И узнаю от нее интереснейшие вещи, – ехидно
вставил Борис, но Горецкий опять не отреагировал.
– И уж совершенно глупо было лезть в мечеть просто так,
что называется, с улицы. И лежать бы вам сейчас на дне моря, если бы не ваша
феноменальная везучесть. Везение у вас просто потрясающее, но, Борис Андреевич,
голубчик, нельзя же все время испытывать судьбу! Когда-нибудь вашему ангелу-хранителю
надоест за вами присматривать, и все кончится очень печально.
– Во всяком случае, дело сдвинулось с мертвой
точки, – примиряюще заговорил Борис. – Теперь мы знаем, что покойный
Махарадзе занимался еще какими-то сомнительными делами, помимо того, что был
курьером Исмаил-бея. Значит, он сошел на берег с «Пестеля» и заметил за собой
слежку или просто боялся оставаться в городе надолго. Тогда он устроил так,
чтобы познакомиться с княгиней, и подсел к ней в коляску, переночевал в имении
«Кипарисы», а затем отправился в мечеть, где было у него какое-то дело. После
этого след его снова теряется до вечера этого же дня, когда он появился в
гостинице «Париж».
– И что мы имеем дальше? – недовольно начал
Горецкий. – В мечети вы все испортили. Переполошили тамошних татар, так
что туда теперь соваться никому нельзя. Теперь они будут опасаться, а возможно,
и вообще исчезнут – следов не найдем.
– След у нас какой-то есть, – возразил
Борис. – Не забывайте, что те трое считают меня разбившимся насмерть, то
есть никакой угрозы я для них не представляю. Кроме того, они же не знают, кто
я такой и с какой целью разыскивал следы покойного Махарадзе. Вряд ли они
свяжут мой визит с контрразведкой.
– М-да, если бы в дело вмешалась контрразведка, то не
послали бы вас одного, – согласился Горецкий.
– Далее, разговор в часовне шел о каком-то салоне.
Возможно, именно туда направился Махарадзе после беседы с кем-то в мечети.
– Почему он не направился туда раньше… – задумчиво
бормотал Горецкий. – Значит, так. Если предположить, что ваш портовый
постреленок ничего не напутал и Махарадзе приезжал из Батума в Феодосию
примерно раз в месяц, то с какой целью он это делал? Человек прибывает,
проводит в городе один-два дня и отплывает обратно в Батум или еще куда-нибудь.
Проверить, отплывал ли он, у нас нет возможности, потому что, по-видимому, он
пользовался различными паспортами. Но все же напрашивается мысль, что Махарадзе
работал курьером – перевозил какие-то материалы или деньги… Поскольку англичане
категорически утверждают, что использовали Махарадзе единственный и последний
раз, то возможно предположить, что он являлся двойным агентом, то есть работал
и на турок тоже. Но тогда почему он их так боялся?
– Опасался разоблачения, – неуверенно предположил
Борис, – турки, да и другие тоже, не любят двойных агентов.
– Не знаю, не знаю, – бормотал
подполковник, – тут еще примешались татары… Очень это мне не нравится. Вы,
голубчик, представляете себе, какое значение имеют в Крыму татарские
националисты?
