– Будьте как дома. – Баронесса одарила его еще
одной лучезарной улыбкой и отошла к другим гостям.
Как видно, баронесса вовсю старалась и умела быть
очаровательной.
Борис огляделся. В гостиной было человек двадцать – двадцать
пять. К чтению стихов еще не приступали, все оживленно беседовали по двое, по
трое. Кто из присутствующих замешан в заговоре? Борис переводил взгляд с одного
лица на другое. Счастье еще, что пароль так нейтрален – о погоде можно
поговорить с кем угодно, это не вызовет подозрений. Он подошел к невысокому
полному господину со смешными длинными усами и сказал без предисловий:
– В Петербурге сейчас уже осень.
– Давно вы из Петербурга? – оживился усатый
господин. – Правда ли, что там часты случаи людоедства?
– Нет, неправда, – резко ответил Ордынцев и отошел
от усатого, утратив к нему интерес.
На этот раз к Борису сама устремилась пышнотелая рыжеволосая
дама в причудливом головном уборе, похожем на тюрбан индийского магараджи.
– Софи сказала мне, что вы недавно прибыли из
Петербурга. Что там сейчас творится?
– В Петербурге сейчас уже осень, – проговорил
Борис и выжидательно замолчал, слушая ответ.
– Я имела в виду другое, – поморщилась
дама, – вовсе не погоду…
– Да, я понимаю вас, – кивнул Борис, – там
сейчас голод, разруха, нищета… но в людях чувствуется какой-то энтузиазм…
– Энтузиазм?! – возмущенно переспросила
дама. – Да вы никак прониклись большевистским духом? Что же вы тогда
уехали?
– Отнюдь, мадам, – ответил Ордынцев, но уже в
пространство – собеседница его мигом переметнулась к другой группе.
Борис снова огляделся. В углу стоял высокий худощавый брюнет
с горящими глазами, очень подходящий на роль заговорщика. Ордынцев пересек
комнату, подошел к брюнету и повторил свою магическую фразу:
– В Петербурге сейчас уже осень.
Брюнет необычайно оживился. Он схватил Бориса за пуговицу и
воскликнул:
– В Петербурге такие женщины, такие женщины… А правда
ли, что большевики провели национализацию женщин и жены теперь у всех общие?
– Не знаю, не слышал, – ответил Борис сухо и
отошел.
Он обратился с той же фразой к томному молодому армянину с
влажными миндалевидными глазами, но получил в ответ только взгляд, полный
левантинской тоски и глубокого непонимания.
Боясь показаться идиотом и испортить все дело, Борис решил
на какое-то время прекратить поиски и просто понаблюдать за гостями.
Тем временем хозяйка объявила, что собравшихся осчастливит
своими стихами несравненный Исидор Купидония. К роялю подошел уже знакомый
Борису худощавый брюнет, озабоченный положением женщин в Советской России. Он
встал в картинную позу и прочел длинное и нудное стихотворение, в котором сам
Деникин и половина генералов его штаба неумеренно восхвалялись и сравнивались с
античными персонажами. Борис ожидал, когда же в этих стихах появится парящий
орел – и дождался. Он хотел было спросить Купидонию, он ли пишет все стихи
подобного рода под разными псевдонимами для сотни мелких газетенок юга России и
Закавказья или же у него десятки братьев-близнецов по перу, но в это время к
нему снова подплыла очаровательная хозяйка.
– Нравится ли вам у нас, господин Ордынцев? –
Глаза ее влажно блестели, полные губы улыбались. Заметив, что Борис не ответил
на ее вопрос, баронесса сделала вид, что смутилась и продолжала: – Разумеется,
сегодня не самый удачный вечер в смысле поэзии… Этот Купидония… Но в молодом
человеке столько чувства!
«Зато ни на грош таланта», – подумал Борис, потом взял
холеную руку баронессы в свои и произнес, глядя в фиалковые глаза:
– Мадам, я готов выслушивать вирши в сто раз более худших
авторов, чем Купидония, но только рядом с вами.
Хозяйка, смеясь, приложила пальчик к его губам:
– Молчите! Он может услышать и обидеться…
– Дорогая баронесса! – с чувством продолжал
Борис. – Вы своим присутствием украсили бы любой салон Санкт-Петербурга. Я
жажду бывать у вас как можно чаще.
– Салон бывает раз в неделю, по четвергам.
– Неужели так редко? – простонал Борис, опасаясь,
не перегибает ли он палку.
Но нет, кажется, баронесса приняла его комплименты как
должное.
– Разумеется, вы сможете видеть меня чаще – мы ведь
живем в одном городе, – томно проворковала она.
– У вас всегда так много народу? – поинтересовался
Борис, стараясь, чтобы вопрос его имел несколько интимную окраску.
– Да, почти всегда. Это ведь все завсегдатаи, редко
когда заглянет к нам новый интересный человек.
– Мадам. – Борис склонился к ее руке.
– Друзья называют меня просто Софи, – прошептала
она улыбаясь. – А теперь простите меня, я должна вернуться к обязанностям
хозяйки.
Борис проводил ее страстным взглядом, потом обвел глазами
присутствующих и не рискнул подходить еще к кому-нибудь с рассказом о
петербургской осени, чтобы не возбудить подозрений.
«В салоне в четверг», – сказал Вольский. Здесь
Вольского нет, Борис бы его узнал. Тому возможны две причины. Первая самая
простая: это не тот салон. Вторая: Вольский, несомненно, узнал, что арестовали
Керима с дядей, а возможно, и слышал выстрелы в южной бухте. Стало быть, он
думает, что курьера либо убили, либо взяли, и не ждет его сегодня вечером в
салоне. Горецкий прав: надо Борису быть осторожнее.
Вошел слуга с подносом, на котором теснились бокалы с
шампанским. Борис не спеша фланировал по залу, рассматривая картины на стенах и
вежливо улыбаясь дамам. Тем временем хозяйка объявила о выступлении нового
таланта.
– Сейчас перед нами выступит всем нам хорошо известный
прославленный во всех городах юга России Афанасий Крымский.
К роялю подошел высокий обрюзгший мужчина с отвислой нижней
губой и мешками под глазами. Вид у него был такой, будто он пьет не переставая
уже не первый год. Откашлявшись и обведя присутствующих мутно-наглым взглядом,
поэт запрокинул голову и начал заунывным гнусавым голосом:
В фортепьянном концерте
Зябко кутаясь в мех
Ты получишь в конверте
Запечатанный смех,
Словно книгу раскроешь
Беспросветную даль
И на слезы настроишь
Бирюзовый рояль…
Под жидкие аплодисменты Борис ушел не прощаясь,
по-английски.
Горецкий ждал его с докладом. Услышав о неудаче, он
поморщился и отвернулся.
– Возможно, это не тот салон, – пробормотал
Борис, – зря я в парикмахерской торчал. Но в пользу того, что это именно
тот салон, говорит то, что третьего августа тоже был четверг, стало быть, салон
имел место. Завтра с утра иду к баронессе с визитом, авось не прогонит.
