– Работайте, работайте, – махнул рукой Серафимчик
своим мастерам и подмастерьям, – господин – новый санитарный инспектор при
полицмейстере. – И, повернувшись к Горецкому, ювелир продолжил будто бы
начатый разговор: – Здесь тоже, как видите, помещение вполне просторно, хорошо
проветривается, нет никакой скученности…
Горецкий, мгновенно приняв правила игры, подхватил:
– Согласен с вами, условия вполне
удовлетворительные, – а сам тем временем под видом осмотра помещения
внимательно оглядел всех сотрудников мастерской.
Как он мог понять, главных мастеров было двое: аккуратный
маленький старичок с тщательно расчесанными седыми усами и детским румянцем во
всю щеку и худощавый брюнет лет тридцати пяти с густыми сросшимися бровями и
жесткой иссиня-черной шевелюрой. Возле рабочего стола брюнета были прислонены
костыли. Он увлеченно шлифовал камень, не обращая внимания на посетителя.
Остальные работники, перешептывающиеся и с любопытством косящиеся на
посетителя, явно были подмастерьями.
Внимательно осмотрев мастерскую, Горецкий кивнул ювелиру, и
они не спеша прошли в просторный кабинет Серафимчика, несколько помпезно
обставленный тяжеловесной мебелью резного дерева в стиле рюсс.
Аркадий Петрович расположился в массивном кресле, ювелир
предложил ему сигару, и разговор был продолжен.
– Итак, Михаил Исаевич, вы сказали мне, что распилить и
огранить камни могли бы ваши мастера…
– Да, я, конечно, надеюсь, что они этого не делали, но
факты скрывать нельзя, а они говорят нам, что в этом городе нет другой хорошо
оснащенной ювелирной мастерской.
– Но разве вы не знаете, над какими изделиями работают
ваши мастера?
– Я знаю, разумеется, я знаю, – Серафимчик отложил
сигару и закатил глаза, – но ведь я не Господь Бог и не господин
подполковник. Я отдыхаю, я сплю, я обедаю, я езжу с визитами, я посещаю
концерты. А мои мастера часто работают допоздна. Я им доверяю, но чисто
теоретически – они могут вечерами сделать одну-две левые работы, и я об этом
никогда не узнаю.
– Вот как, – протянул Горецкий. – А не могли
бы вы подробно рассказать мне о своих мастерах?
– Право не знаю, – замялся Серафимчик, –
как-то это… но если посмотреть на дело с другой стороны, то ведь владельцев
того бриллианта Романовских убили, а я…
– Держитесь подальше от уголовщины, – подсказал
Горецкий. – Вот и посмотрите на дело с другой стороны и расскажите мне про
мастеров.
– Ну, если вы так ставите вопрос… Пожилой, с усами –
Фаддей Борисович – работает в моей фирме сорок пять лет. Когда он начинал, я
был еще мальчишкой. Мой покойный отец очень ценил Фаддея, и я его тоже очень
ценю. Правда, сейчас он начал понемногу сдавать, но это строго между нами… На мое
счастье, весной ко мне вернулся Арсений…
– Этот брюнет с костылями – Арсений?
– Да, его изувечили махновцы. Он замечательный мастер,
такие, как он, рождаются раз в двадцать лет. Он еще молод, в Москве работал у
меня, но недолго, в революцию исчез, ну, тогда все куда-то пропадали, можно
сказать, вся жизнь куда-то пропала. А весной он появился здесь, в Крыму, и я с
радостью взял его мастером. Руки у него золотые, и глаз отличный.
– А подмастерья не могли бы распилить драгоценный
камень?
– Нет. – Серафимчик энергично мотнул
головой. – Ключи есть только у мастеров, и кто-нибудь из них всегда
присматривает за тем, что делается в мастерской. Сами понимаете, время сейчас
опасное, доверять особенно никому нельзя, да еще в моем деле… Так вот я вам
говорю: если такую работу действительно могли сделать, то это либо Фаддей
Борисович, либо Арсений.
– А где живут ваши мастера?
– Здесь же, при магазине, у каждого своя комната.
– Не замечали ли вы у них каких-либо сомнительных
знакомств?
– Что вы, что вы, господин подполковник! Я не потерпел
бы такого. Фаддей Борисович – человек старый, чрезвычайно религиозен; Арсений
же, как видите, инвалид – куда ему на своих костылях! Он из своей комнаты да из
мастерской почитай вообще не выходит.
Глава 12
С утра Борис опять разоделся щеголем и вышел на прогулку. Он
зашел в кондитерскую «Бликнер и Робинзон» на Итальянской, что рядом с ювелирным
магазином Серафимчика, выпил там кофе и съел два приторных пирожных.
Выйдя на улицу и обводя рассеянным взглядом витрины, он
заметил в одной из них отражение молодого человека, хоть и одетого в
европейское платье, но явно татарской наружности. Само по себе это не вызвало
бы у Бориса никаких подозрений, если бы он не вспомнил, что видел уже этого
молодого человека один раз вчера возле гостиницы. Совершенно очевидно, что
Вольский приставил к нему наблюдателя, а поскольку людей в его организации
немного (много людей в таком опасном деле, как незаконный вывоз бриллиантов,
использовать никак нельзя – не будет соблюдена секретность, обязательно просочатся
какие-то сведения), то Борис вычислил наблюдающего за ним очень скоро, да тот
не очень-то и таился.
Борис пошел дальше в направлении салона и встретил баронессу
Штраум, не доходя до места два квартала. Баронесса, вся в белом, была хороша.
Она обрадовалась Борису, словно старому знакомому, и протянула для поцелуя руку
красивой формы. Они уселись на скамейке в тени большого ореха, и баронесса
отдала Борису его новый паспорт. В паспорте Борис значился коммерсантом из
Одессы и имел фамилию Жалейко.
– «Пестель» отбывает послезавтра, – осторожно
начал Борис.
– Да-да. Вы получите камни послезавтра перед отплытием.
Вольский считает, что ночевать с ними в гостинице опасно.
– Он абсолютно прав, – согласился Борис.
Он проводил свою спутницу до салона и вернулся в гостиницу,
где его уже поджидал Саенко, пробравшийся в его номер тайком, с помощью
знакомого мальчишки, что на кухне драил котлы и убирал мусор.
– Аркадий Петрович велел идти вам в слободку, Марфа
Ипатьевна вернулась.
Опять Борис переоделся попроще, описал Саенко молодого
человека, что следил за ним по поручению Вольского, и спустился по лестнице.
Саенко взял свой короб, припрятанный в укромном месте с помощью все того же
кухонного мальчишки, открыто вышел из дверей гостиницы и направился прямо к молодому
татарину, который стоял напротив гостиницы в тенечке и делал вид, что
внимательно читает «Симферопольский курьер». Саенко поставил тяжелый короб чуть
не на ногу татарину, правильно рассудив, что тот не станет скандалить, чтобы не
привлекать к себе внимания. После этого Саенко утер обильный пот со лба, встал
так, чтобы заслонить от обзора читателя «Симферопольского курьера» двери
гостиницы, и вступил с ним в долгий и обстоятельный разговор, то есть так повел
дело, что не ответить ему было невозможно. Это дало Борису время выскользнуть
из дверей гостиницы незамеченным.
В слободку он поспел к обеду. Марфа Ипатьевна накрывала на
стол. Была она, как обычно, в темном ситцевом платье, но голову покрывал
сегодня яркий цветастый платок.
