– Что, Марфа Ипатьевна, погадали на короля? –
вполголоса спросил Борис, заглядывая в кухню.
– На всех погадала, – смеясь, ответила хозяйка, но
в глазах ее мелькнула затаенная грусть, – все про вас теперь знаю.
– Ну и что нас всех ожидает?
– Ожидает вас поздняя дорога и казенные хлопоты. Про
тебя точно не знаю, а про него, – она кивнула на дверь комнаты, –
уверена.
– Хорошая гадалка оказалась? Мне бы кто на сестру мою
погадал – жива ли?
– Вот этого не надо, – серьезно заметила Марфа
Ипатьевна, – не нужно случайным людям судьбу родного человека доверять.
Одно дело – на зазнобу или на милого дружка гадать: любит, не любит, помнит али
забыл давно, а другое дело – на родного человека, жив ли он.
Борис в который раз поразился рассудительности своей
хозяйки.
Аркадий Петрович отодвинул тарелку.
– Ну, Марфа, не томи душу: удалось выяснить что-нибудь
важное?
Борис отметил про себя, что Горецкий впервые при нем назвал
хозяйку просто по имени.
– Нашли следы Просвирина? – поддержал он
подполковника.
– Про Просвирина вашего ничего не знаю, а мужик в доме
у Авдотьи Лаврентьевны определенно есть, – посмеиваясь, ответила хозяйка.
– Из чего же вы вывод такой сделали? Использовали
дедуктивный метод? – пошутил Борис.
– Не знаю никакого такого метода, а только глаза-то у
меня всегда при себе. Ну, сами посудите, живет Авдотья якобы одна, а в сенях
чугун борща стоит – вот такой! – Она показала какой. – Одному
человеку нипочем такое количество за день не съесть, а впрок варить при жаре
нынешней – все ж прокиснет. Дальше смотрю – сапоги мужские под лавкой спрятаны.
– Мало ли от кого сапоги остались! Может, от бывшего
полюбовника!
– Если бы они бесхозные были, то не валялись бы под
лавкой, – резонно возразила Марфа Ипатьевна. – Авдотья выжига такая,
ничего у нее не пропадает. Живо бы сапоги эти на толкучку снесла.
– Значит, думаете, у сапог хозяин есть?
– Верно, и в доме у Авдотьи чуть табаком припахивает.
Вроде бы не только что курили и проветрено, а все же дух остался. Конечно,
сейчас и некоторые бабы курят, не спорю, но Авдотья не из таких, уж это точно.
– М-да, Марфа Ипатьевна, вам бы сыщиком быть! – не
унимался Борис. – Ната Пинкертона за пояс заткнули бы!
– Чур, ты, насмешник! – Она слегка ударила его по
руке. – Можете не верить, но я-то знаю: есть у Авдотьи мужик, прячет она
его в доме. Как заметила, что я по сторонам гляжу, так на меня зыркнула! Видно,
что деньги нужны, оттого и гадает, а так бы взашей вытолкала. Так что уверена
я: там он. Мы, женщины, такие вещи про свою сестру всегда почуем.
– Так и она, выходит, могла вас в подозрении держать,
раз женщины такие вещи чувствуют: есть, мол, кто или нет? – неосторожно
начал Борис и тут же остановился, потому что хозяйка так гневно на него
посмотрела, что язык присох к гортани.
Он оглянулся на Горецкого, но тот думал о чем-то своем,
рассеянно глядя в окно. Борис виновато развел руками и опустил повинную голову,
потом глазами и руками изобразил, какой же Аркадий Петрович глупый, что
пренебрегает такой женщиной, и будь он, Борис, на его месте, то он бы… После
чего Марфа Ипатьевна не выдержала и засмеялась. Горецкий очнулся от дум,
посмотрел с неудовольствием на веселую компанию и спросил:
– И как думаете, Марфа Ипатьевна, где она Просвирина
прячет – в подполе?
– Кто же знает… В доме тесно, все заставлено комодами
разными, буфетами…
– Что ж, надо действовать, – решил
Горецкий. – Если Просвирин что-то заподозрит, то средь бела дня не
отважится выйти на улицу, будет темноты ждать. До этого мы его и возьмем.
– А если он так и будет у Авдотьи в кладовке сидеть?
Баба хитрая, так запрячет, что с обыском не найдешь…
– А мы ему поможем, – загадочно усмехнулся
Горецкий. – Такое представление устроим, что сам к нам выскочит как
миленький. Куда это Саенко запропастился?
– Тут я, – донеслось из сеней, – только
вошел.
– Давай, голубчик, сходи-ка вот по поручениям. –
Аркадий Петрович махнул рукой, приглашая Саенко в комнату поговорить.
– Что за жизнь! – вздохнул Саенко. – Ни тебе
поесть, ни тебе попить, ни тебе отдохнуть в тенечке. Таскайся по этакой жаре
туда-сюда. Эх, грехи мои тяжкие!
Перекусив наскоро и вылив на голову ведро воды, Саенко
отправился обратно в город, чтобы к вечеру успеть выполнить многочисленные
поручения подполковника Горецкого.
Феодосия – город небольшой. И все важные учреждения
находятся в центре. А также магазины, аптеки и почта. Еще полиция, комендатура
и здание контрразведки.
Молодой татарин, что следил за Борисом, по-прежнему стоял
напротив дверей гостиницы. Время шло к трем часам, солнце нещадно накалило
мостовую, казалось, что камни плавились в его лучах. Тень ушла, и соглядатай,
измучившись, рискнул уйти со своего поста, чтобы выпить прохладительного в
кофейне за углом, посчитав, что в этакую жару ни один нормальный человек не
выйдет из дома. Машинально оглядывая улицу в окно, он вдруг заметил знакомую
фигуру. Сегодняшний коробейник, что привязался к нему утром как банный лист с
разговорами, шел по улице деловым шагом. Короба у него татарин не увидел и,
приглядевшись, с изумлением заметил на нем военную форму. Он протер глаза,
думая, что привиделось от жары, но не зря же битых полчаса он отвечал на
вопросы настырного коробейника – лицо его он запомнил очень даже хорошо.
Саенко специально свернул в переулок, чтобы не идти мимо
гостиницы, так надо же было такому случиться, что именно в этом переулке
находилась кофейня! Татарин смекнул, что дело нечисто и осторожно отправился
вслед за Саенко. Тот торопился выполнить многочисленные поручения подполковника
Горецкого и не очень смотрел по сторонам, так что преследователь побывал вместе
с ним и у здания контрразведки, и у комендатуры, и на складе боеприпасов, после
чего зоркие глаза хохла приметили какое-то движение сзади, и он не раздумывая
нырнул в ближайший переулок, да и пропал из виду. Преследовавший же его татарин
побежал в гостиницу, сунул коридорному денег, чтобы тот стукнул в номер Бориса.
В номере, как и предполагал татарин, никого не оказалось. Смуглая от природы и
от солнца кожа на лице татарина посерела от волнения, он мигом сообразил, что
курьер подставной, из контрразведки, и побежал докладывать, но не Вольскому,
как думал Борис, а своим, потому что послала его следить за подозрительным
курьером Милли-Фирка, где давно уже перестали доверять Вольскому и баронессе.
Авдотья Лаврентьевна не спеша возвращалась домой с рынка.
Сегодня она припозднилась, потому что зашла еще в лавку и купила ситцу. На душе
у нее было спокойно: корзинка с помидорами, баклажанами и курицей приятно
оттягивала руку, и она уже мысленно прикидывала, какой знатный ужин приготовит
сегодня для Порфирия Кузьмича. Впервые за долгие годы одиночества Авдотья
испытывала ни с чем не сравнимое чувство замужней женщины. Хотя Порфирий
Кузьмич жил в ее доме не совсем по сердечной склонности, а единственно от
безвыходности своего положения, однако, как бы то ни было, мужчина в доме был,
ее собственный мужчина, и это было приятно.
