Вот и домик показался из-за поворота. Ах ты, Господи, да что
же это такое! Из окна домика валили клубы черного дыма. Батюшки, да никак
пожар!
Вот тебе и гадалка – шла с базара довольная, беды не чуяла,
самой себе предсказать не могла!
Авдотья бросила корзину и со всех ног кинулась к дому: там
ведь Порфишенька сердешный, взаперти сидит, сгорит же за здорово живешь!
Охая и причитая, она распахнула дверь. Густой черный дым
наполнил сени. Авдотья обмотала лицо краем вышитой темно-красной шали и очертя
голову бросилась в дым. Кашляя и задыхаясь, она вбежала в горницу, отодвинула
сундучок… Снизу уже колотил несчастный Просвирин, потерявший всякую надежду на
спасение. Авдотья подняла крышку люка, Порфирий Кузьмич, бледный от страха, с трудом
вскарабкался по лесенке, Авдотья подхватила его под руки и, как малого ребенка,
потащила через дым на вольный воздух.
Выбравшись в сад, она без сил плюхнулась своим немалым весом
на скамью, Порфишенька повалился рядом, выпучив глаза и отдуваясь.
Авдотья же уставилась на дом. Неужели сгорит все, что она
заработала за долгие годы колодой засаленных карт и хорошо подвешенным языком?
Сделав первое, что подсказало ей женское сердце – вытащив из горящего дома
любимого человека (какой никакой, а все же таки мужчина), – Авдотья пришла
в ужас от ожидаемых потерь, от утраты хозяйства, достатка, крыши над головой…
За забором слышался шум, крики, но в садик никто почему-то
не входил и к дому не приближался. Авдотья вгляделась лучше. Да полно, пожар
ли? Что-то тут не так! Говорят ведь – нет дыма без огня, а тут – дым валит из
окон, а огня-то не видать! И жара нет! Что за чертовщина такая. И пока Авдотья
Лаврентьевна изумленно пялилась на свой домишко, Порфирий Кузьмич, малость
очувствовавшись, заподозрил неладное и беспокойно бегал глазами по сторонам.
И не напрасно.
В калитку не торопясь входил представительный господин
средних лет в форме подполковника… Просвирин вскочил было – бежать, но из-за
домика выходили уже с двух сторон двое казаков-донцов… Порфирий Кузьмич еще не
вполне отдышался после перенесенного потрясения. От казаков не удерешь… Он
тяжело вздохнул и поднялся навстречу офицеру.
– Сидите, сидите, Просвирин, – насмешливо произнес
Аркадий Петрович Горецкий. – Вы, должно быть, от длительного сидения в
подполе у мадам Голосовой совсем обессилели!
– Ваше благородие, – залепетал Просвирин, –
не почему другому, а только сильно испугамшись… С перепугу, значит, спрятался,
хотел переждать… Злые люди охотятся, хозяина утопили… а мы ничего не знаем,
ничего не видели, за что же помирать не своей смертью?
– Здорово, Просвирин! – окликнул его веселый
голос. – Прокашлялся?
Просвирин оглянулся, и в глазах у него потемнело: он узнал
того постояльца, которого месяц назад подвел под убийство, оставив в номере
сонного с мертвецом.
– В-ваше благородие, – заикаясь пробормотал он.
– Знаю, ничего не видел, ничего не знаешь, и не ты мне
кокаина в вино подсыпал, и не ты в салоне про бриллиант узнал, и не ты…
– Не я! – заверещал Просвирин и повалился в ноги
Горецкому. – Ваше благородие, злые люди оклеветали, а мы ни сном ни духом…
– Берите его, ребята, – обратился Горецкий к
казакам, – скоро стемнеет, время дорого.
Авдотья Лаврентьевна все это время молчала – очевидно, от
изумления, во всяком случае, такое поведение раньше было ей совершенно
несвойственно. Наконец она слегка оправилась от пережитого шока и огляделась по
сторонам. Все рушилось: у нее горел дом и отбирали любимого человека. Однако,
прикинув, что Порфирия Кузьмича она вряд ли получит назад, раз за него взялась
контрразведка, Авдотья решила сосредоточиться на главном. Она набрала в легкие
побольше дымного воздуха и приступила к подполковнику с кулаками.
– Почто дом пожгли? – визгливо закричала она.
Однако вместо подполковника у нее на пути оказался
плотненький такой хохол с хитро поблескивающими глазками.
– Тише, тише, хозяюшка, – уговаривал хохол,
пытаясь схватить Авдотью за руки, – ничего твоему домишке не сделалось.
Шашку дымовую мы подложили, ты уж не обессудь. Выйдет дым, повоняет немножко, и
все пройдет. Сама виновата: нечего всяких сомнительных личностей в подполе
прятать.
Авдотья, успокоившись насчет дома, пришла в дикую ярость,
что у нее отбирают Порфирия Кузьмича, и набросилась на Саенко, норовя вцепиться
ему в глаза, но он успел отвернуться, так что она только сбила с него фуражку и
мазнула по лицу.
– Ты, ведьма старая, радуйся, что тебя в контрразведку
не забрали! – закричал разозленный Саенко. – Ваше сковородие, что же
это получается, мне же еще и от бабы попало!
– Оставь ее, Саенко, идем уже.
Через минуту все стихло. Робко заглядывающие во двор соседки
видели только заливающуюся слезами Авдотью Лаврентьевну. Женскому счастью
пришел конец.
* * *
В здании контрразведки Аркадий Петрович увидел у дверей
своего кабинета позднего посетителя. Ювелир Михаил Серафимчик, толстый и
потный, сидел в коридоре на венском стуле, свисая с него объемистым задом. Вид
он имел достаточно смущенный.
– Михаил Исаевич! – воскликнул Горецкий. –
Чем обязан в столь поздний час? Я думал, в такое время вы уже почиваете.
– Какое там! – Серафимчик махнул рукой. – У
меня в мастерской неприятное событие произошло, и я, учитывая наш утренний
разговор, счел своим долгом поставить вас в известность.
Горецкий пропустил ювелира в свой кабинет, плотно закрыл за
собой дверь, указал на достаточно просторное кресло и только тогда спросил:
– Что же у вас случилось?
– Сбежал!
– Кто сбежал, Михаил Исаевич? – Горецкий
почувствовал неладное, но держал себя в руках. – Прошу вас, не волнуйтесь,
но рассказывайте быстро и по порядку.
– С обеда сегодня Арсения нет в мастерской. Сроду
такого не бывало, чтобы не предупредил. Мне докладывать сразу не стали, пошли к
нему в комнату, а там все вещи разбросаны, видно, спешил. Окно нараспашку, а
костыли-то стоят, к кровати прислоненные!
– Выходит, липовый у вас инвалид-то был?
Серафимчик смущенно пожал толстыми плечами:
– Вы думаете, он строил из себя калеку?
– А как же еще понимать сие событие? Раз через окно
убежал, костыли оставил – значит, никакой не калека. Выходит, спугнул я его
своим появлением. Не поверил господин симулянт в мое санитарное звание,
почувствовал опасность – и в бега…
Серафимчик помрачнел и даже как-то обвис своими необъятными
телесами.
– Выходит, рыльце-то у него было в пушку!
– Не без этого, – жестко проговорил
Горецкий. – Так что, Михаил Исаевич, впредь осторожнее за своих людей
ручайтесь. Если не хотите быть замешанным в уголовном деле, – еще суше
добавил он.
