Себя султану утруждать
Охоты нет. Страною правил.
Оазис истины искать
Он верноподданных отправил.
Пред ним сложили щит и меч
Вассалы, стоя без ответа.
Срубил их головы он с плеч
И успокоился на этом.
Пастух трактатов не писал,
Не гнался он за караваном,
Его усердно не искал,
Ходил и пас своих баранов.
Спросить мы можем у троих,
Где истина и в чем сокрыта?
Любой ответит нам из них:
«Я знаю, где она зарыта».
Философ к книгам подойдет,
На власть свою султан сошлется.
Один пастух не ошибется:
Он просто встанет и пойдет.
– Пойдешь? – Алка нашла для Андреа нового многообещающего психолога.
– Прости, не могу.
– Как? Я договорилась, твое обычное время.
– Извини, Ал, я занята.
– Чем? Треньканьем в переходе? – Зоя все-таки не удержалась – выдала тайну.
– А что такого?
– Тебе не стыдно? Я бы поняла, если бы ты там искала себя, играла бы свою музыку. Я тебя видела. С твоим талантом играть три паршивых аккорда в компании с малолеткой! Не понимаю, что ты там делаешь?!
– Пасу своих баранов.
25
– Вернемся к нашим баранам. Наташа, отойди от занавеса. Не нужно смотреть на соперников. Давайте повторим еще раз…
Наташа это и делает. Не отрывает глаз от сцены и бесконечно повторяет: «Партнер поднимает партнершу, и она прыгает. Партнер поднимает партнершу, и она прыгает». На подмостках юный танцовщик крутит в руках хрупкую девочку, напоминающую фарфоровую статуэтку. Музыка достигает апогея, балерина замирает летящей птицей над плечами партнера. Наташа зажмуривается и не перестает твердить: «Она сейчас прыгнет, она сейчас прыгнет». Зал готов взорваться аплодисментами. Строгое жюри приготовилось к совещанию. Партнер отпускает одну руку, чтобы позволить партнерше спуститься на землю в легком прыжке. Наташа приоткрывает один глаз, ее лицо искажается в гримасе ужаса. Балерина отрывается от опоры и устремляется вниз.
– Она разобьется! – раздается отчаянный крик из-за кулис.
Зал вздрагивает. Музыка заканчивается. Испуганные конкурсанты спешат удалиться со сцены, забыв о поклонах. Твердо стоящая на ногах статуэтка надменно осматривает бледную как полотно черноволосую девочку с раскосыми глазами. В темном трико, с красной гвоздикой в пучке, она, прижимающая к лицу мрачное дерево кастаньет, кажется еще более бледной.
– Ты что, с ума сошла? – наступает балерина на Наташу.
– Она разбилась! Разбилась! – Танцовщица фламенко отступает к стене и падает в обморок.
– Наташенька, – Роза крепко держит внучку за руку, – не переживай. Еще столько конкурсов впереди. Главное – это здоровье, дочка. Скажи, почему тебе стало плохо?
Роза притворяется: она сидела в зале и слышала крик Наташи. Она все понимает, но врачи советовали разговаривать, спрашивать, допытываться. И Роза пытается, она так боится, что внучка опять замолчит.
– Так почему, солнышко?
Молчание.
– Ты испугалась?
Кивок.
– Может, съездим к доктору?
Мотает головой.
– Пойдем домой?
Пожимает плечами.
– А хочешь, съездим в магазин? Купим тебе плащ, новые сапатеадо, юбку? Или даже две юбки? – Слава богу, деньги у Розы теперь есть. – Конечно, надо купить. Подумаешь, сорвалось выступление. Разучишь новые движения, другую композицию и выступишь в следующем году.
Упрямое мотание головой, нахмуренные брови, заплаканные глаза, опущенные плечи.
– А хочешь, поищем какой-нибудь другой клуб? В конце концов, это не ты им не подходишь, они тебе. Найдем тот, где не станут требовать пластику, не будет сцены, конкурсов. Просто зал для занятий. Будешь танцевать в свое удовольствие.
Наташа молчит. У Розы дрожат губы, к ресницам подкрадываются капельки слез:
– Ну что ты молчишь, деточка?! – Она прижимает к себе внучку и легонько качает в объятиях. – Скажи что-нибудь, пожалуйста!
Господи! Неужели все повторяется? Она снова замкнется в себе, и придется ждать чего-то неизвестного, что сможет разбудить Наташу. Когда-то таким толчком стал фламенко. Роза думала, танец спасает ребенка, а оказывается, душит воспоминаниями.
Наташа размышляет. Все просто. Она не может танцевать на сцене. А танцевать без сцены?
– Я не буду больше танцевать, бабушка.
«Говорит». Камень горестной глыбой рушится с Розиных плеч.
– Как хочешь, – она обнадеживающе пожимает детскую ладонь, – как хочешь.
26
– Ну, не хочешь, как хочешь… – Даже в телефонной трубке Андреа слышит, что Олег надулся. – Я уже обещал. Теперь все просто подумают, что я не хочу, чтобы у других было нечто подобное.
– А ты что, хочешь?
– Все равно такого же салона, как у меня, уже не получится.
– Да, не получится. Поэтому я не хочу.
– Будет другой, Андреа. Я же тебя разрекламировал. Сказал, что ты новый Хунде… Гудех… Хмунде…
– Хундертвассер?
– Точно. Откуда ты все знаешь?
– Хундертвассер созданием музыкальных салонов не занимался. Когда твоим друзьям понадобится построить завод
[50]
, обращайся.
– Это окончательный ответ?
– Окончательный.
– Слушай, Андреа, может, на работе проблемы? Я договорюсь, начальство отпустит, ты же знаешь.
– Не в этом дело, Олег.
– Тогда в чем?
Музыкальный салон Олега – это ребенок Андреа и Марата, и рожать без Марата она не хочет.
– Знаешь, я женюсь…
– Поздравляю.
– Жаль, не на тебе.
– А ты не жалей.
27
– Не жалеешь? – Свекор кладет тяжелую ладонь на маленькую руку Андреа. Они сидят в уютном кафе в центре города.
– О чем?
– О принятом решении.
– ?
– Я об усыновлении, дочка. Воспитывать ребенка, да еще и неродного, одной, без мужа, непросто…
– Пабло – мой сын. Наш с Димом сын. Вы предлагаете мне отказаться от ребенка, которого выбрал Вадим?!
