– Миллионы людей венчаются и крестят детей, отдавая дань моде, а не личным убеждениям. Я тебе руку не отлежала?
– Нет, что ты?! – Марат еще сильнее прижимает к себе Андреа. – Христиане отдают дань моде, а мусульмане – традициям. Марийка перешагнула через многие вековые обычаи. Она отдала себя сцене. И не просто сцене, а балету. Ты можешь сказать, сколько лет этому искусству?
Андреа вспоминаются марлезонские балеты французских королей.
– Полагаю, несколько веков.
– А киргизскому балету?
– Не знаю.
– Нет и ста. Разве можно было раньше представить себе мусульманку, прилюдно машущую ногами, обтянутыми трико? Противники ислама могут благодарить за это революционеров. Да, среди киргизских балерин есть даже народные артистки СССР, но, несмотря на это, далеко не все родители считают эту профессию достойной добропорядочной девушки.
Марийке в этом смысле повезло. Она родилась в нужное время и у нужных людей. Ее способности заметили и не мешали развиваться ее дару. Ей дали свободу выбора, свободу самоопределения. А она запуталась. Она хотела двигаться вперед, но постоянно оглядывалась назад. Марийка решила, что ее родители – советские люди, охотно соблюдающие мусульманские традиции, – будут ждать этого и от нее. Не требовать, а ждать. Она была примерной любящей дочерью и очень боялась их расстроить. Согласись, что практически каждый человек невольно начинает переносить на свою семью ту модель отношений, которую он видел у своих родителей. Наверняка так и случилось с Марийкой. Она неоднократно слышала от мамы и бабушки, воспитанной еще в дореволюционную эпоху, набор фраз, которые стали для нее своеобразными догмами, учебником моральных ценностей.
– Ты говоришь о нормах поведения, которые заложены в каждом из нас.
– Верно. Только нормы, придуманные Марийкой, оказались губительными. Было бы гораздо проще, если бы она изначально придерживалась национальных традиций и вела себя как истинная мусульманка. Но этого от нее никто не требовал. У нее были близкие отношения с матерью, она знала, что родители стали близки еще до свадьбы, и считала, что сама может поступить так же, полюбив кого-то. Если бы Марийка заговорила о каких-то принципах и святости брака, я бы тут же женился на ней. Я ее обожал. Но этого не случилось. Между нами все произошло довольно быстро, по обоюдному согласию и без последующих сожалений. Марийка казалась современной раскованной девушкой, ничем не отличающейся от ровесниц из Москвы, Киева или даже Мадрида. Когда заходила речь о замужестве, она всегда настаивала на том, что должна закончить учебу. Потом хотела сделать карьеру, стать незаменимым специалистом, признанным педагогом. Она любила свое дело не меньше, чем я любил свое. Она не хотела оставлять профессию, а мне и в голову не приходило ее об этом попросить. Я просил только об одном: выйти за меня замуж. И вот здесь-то и всплывали те самые догмы, невольно заложенные предками: «Муж и жена должны жить вместе». Если бы ты только знала, сколько раз мне снилась эта фраза, произносимая ее твердым нежным голосом! Если бы только могла представить, как я проклинал себя за то, что не стал разубеждать и настаивать! Она осталась учиться, потом преподавать, а я уехал искать лучшую долю для нас обоих. Ничто не мешало ей прилетать ко мне на свидания, но какой-то внутренний барьер почему-то не позволял делать это в качестве жены.
– Она любила тебя? – Марат прав. Андреа не понимает Марийку. Андреа готова забыть обо всем ради любви. Она просто бросила все и поехала в неизвестность. Андреа – бессребреница. – По-моему, влюбленная женщина хочет все время быть рядом с мужчиной.
– Она и хотела. Она знала, что так обязательно будет, что у нас будет семья. Но семья для Марийки – это общий дом, дети, совместные ужины… Этого я не мог ей предложить, и она ждала. То терпеливо, то, наоборот, изводя меня упреками и истериками.
– Я не понимаю. Столько женатых людей живет отдельно от своих половинок просто потому, что им так удобно. Есть даже специальное название – гостевой брак.
– Я предупреждал, что ты не поймешь. Какие у тебя жесткие волосы! Как ты умудряешься их расчесывать? Гостевой брак подразумевает, что кто-то у кого-то гостит. А в нормальной семье каждый должен чувствовать себя хозяином в доме. Так считала Марийка, и я тоже так считаю. Не собираюсь жить без тебя.
– Я тоже не собираюсь.
– Но ты хотела!
– Я не хотела. Так что же случилось?
– Знаешь, когда-то, еще в студенчестве, Марийка попросила меня выкрасть ее.
– Выкрасть?!
– Да. Для Киргизии – обычное дело. Многие склонны думать, что этот пережиток прошлого остался только далеко в горах, у темных, необразованных людей. Но это совсем не так. Каждую вторую жену в Бишкеке крадут. Другое дело, что невеста с женихом могут договориться, и кража не становится для девушки неожиданностью, но, к сожалению, чаще все наоборот. Женщин крадут, они выходят замуж и живут, каким бы тебе это странным ни казалось, долго и счастливо. Так вот, Марийка попросила меня выкрасть ее, назвала это красивым обычаем. Я ее восторгов не разделял, отказался. А ей пришлось испытать на себе все прелести этого «красивого» обычая.
– Ее украли?
– Да. Я узнал об этом лишь после ее нелепой смерти. Девять лет она была для меня предателем, а в итоге предателем оказался я. Мне и в голову не могло прийти то, что произошло. Всю историю я услышал от Розы после похорон. Марийка была очень красивой, или мне так казалось, не знаю. Нет, она действительно была красивой, но я и подумать не мог, что кто-то еще захочет обладать этой красотой. Когда мы учились, везде появлялись вместе. Все знали: Марийка моя. Потом я уехал, но наша связь казалась мне настолько очевидной, что я даже не мыслил о соперниках. К тому же, если говорить о женских кражах, Марийка к тому времени давно уже вышла из возраста, интересного для похитителей. По киргизским меркам она была зрелой женщиной, на которую, может, и обращают внимание, но жениться не собираются. У тебя мурашки.
– Да нет. Просто кожа такая.
– Я знаю, какая у тебя кожа. Это мурашки. Дай закрою окно.
Андреа неохотно размыкает объятия. Марат возвращается через секунду, откидывает одеяло – и теперь Андреа мерзнет уже по-настоящему.
– Какая ты красивая!
– Мне холодно.
– Хочешь, станет жарко?
– Очень хочу.
Жарко становится тут же. Обоим. Его стремительный натиск, желание захватить, заставить капитулировать встречает на своем пути такую же необузданную, рвущуюся наружу страсть. Скромный ангел, упавший в его объятия час назад, сбрасывает оперение, стесняющее вихрь. Кроткая испуганная лань выпускает когти, превращаясь в требовательную, сильную хищницу. Андреа отдает все и хочет владеть безраздельно. Схватка длится недолго и заканчивается общим триумфом или обоюдным поражением.
Андреа ужом выскальзывает из кровати, нащупывает тапочки, заворачивается в халат и шлепает к холодильнику.
