Я должен отвести от мира угрозу, какой бы она ни была. Просто защитить. Пусть не на огромном поле боя, а в темном и глухом закутке, мое сражение упрямо ждет меня, пританцовывая от нетерпения.
– Я просто стараюсь. Так упорно, как только могу.
– Я тоже хочу… стараться.
Она вышла из-за зеленого щита у самой калитки садовничьего дома. Невысокая, светловолосая, поджарая, как мальчишка. Даже выставленные чуть ли не напоказ груди были совсем еще небольшими, трогательно юными. Но уже одно то, что они не скрывались под бесформенной одеждой, вызывало вопросы.
– Ты местная?
– Здесь нет чужаков. Не бывает.
– Разве женщины Руаннаса одеваются не…
– Пойдем. – Она скользнула в калитку, потянув меня за рукав. – У всего на свете есть уши.
При свете зажженной свечи у незнакомки обнаружилось вполне милое и, как я предполагал, почти детское личико, хотя ребенком она явно уже не была: складки в уголках сжатых губ – примета зрелости. Правда, зачастую вынужденной, а не естественно приобретенной.
Непокрытая голова, наряд наполовину мужской, наполовину напомнивший о столичных увеселительных заведениях, кожаная перевязь, крест-накрест проходящая через грудь и прячущая за спиной девушки ножны. Местные горожанки выглядят иначе, а потому сомнений нет:
– Ты из людей Рофи?
Она кивнула, пройдя кругом по комнате, но все время оставаясь ко мне лицом. А потом сказала, видимо желая что-то объяснить:
– Я слышала твои слова. Там, в трактире.
О, значит, у меня было больше слушателей, чем я мог надеяться. Только много ли в этом толку?
– Я много чего говорил. Но ты ведь пришла спросить не о деньгах, верно?
Раскосые глаза обиженно мигнули.
– Деньги… Ты предлагал больше, чем можно потратить.
– Неужели?
– В этом городе никто ничего не покупает и не продает.
Вот как? А я-то удивлялся, почему разбойники глухи к звону монет!
– Значит, вы живете по другим законам, чем все остальные края Дарствия.
Моя шутка оказалась неудачной: девушка, вместо того чтобы улыбнуться, сжала губы еще сильнее:
– По другим. Да. Это ты верно заметил. Но если бы знал по каким…
Я предложил:
– Расскажи.
– Разве у тебя много времени?
– Не слишком. Но несколько минут для твоего рассказа найдутся.
Ее взгляд правильнее всего было бы назвать недоверчивым, и все же еще раз подбадривать или просить не пришлось.
– Здесь не всегда был город. И полвека не прошло, как стал. А раньше… Раньше все это принадлежало одному человеку. Все земли и все люди, живущие на них.
С землями понятно. В конце концов, землевладельца я видел собственными глазами. А вот люди… Что бы это значило?
– Взрослые, дети, новорожденные младенцы. Все поголовно. И никто из них не имел права сказать и слова.
– Постой! Сейчас ты говоришь, что…
– Мы все были его рабами, – равнодушно пояснила девушка. – С рождения и до смерти.
Рабство? Посреди Дарствия? Быть того не может! Всего полвека назад? Куда же смотрели Цепи? А впрочем… Знаю куда. В стену Наблюдательного дома, превратившегося из крепости в тюрьму.
– Что же изменилось потом?
– Изменилось? – Она хрипло хохотнула. – Если бы! В этих краях редко появляются заезжие люди. Очень редко. Но тогда как раз появились, и дед нынешнего нашего хозяина придумал, как всех обмануть. Сделал вид, будто мы свободные люди. Дома всем обустроил, прямо как в настоящем городе все стало… Они поверили, те приезжие. Не стали задавать вопросов. А мы промолчали.
– Все?
Она подняла на меня потухший взгляд:
– Все. Пойти поперек хозяйской воли мы не могли. И сейчас не можем.
– Но вы ведь живете теперь иначе? Пусть ненамного, но не так, как раньше?
– Мы притворяемся свободными. Для чужаков, которые случайно оказываются здесь. А в остальное время…
– Я видел. Паланкин с колокольчиками.
– Ага, он самый. – Девичьи губы скривились от отвращения.
– И никто не пытается ничего изменить?
– У нас есть дома. У нас есть пища, одежда, защита. Только все это хозяйское. Все принадлежит ему. Уйти можно, но тогда все придется оставить. Понимаешь? Все. Даже то, что на тебе надето.
И помощи ждать неоткуда. Если Цепи, призванные охранять закон, оказались бессильны перед местной властью, что прикажете делать? Разве только, раз уж помощников все равно нет…
– Сколько людей живет в Руаннасе?
– Больше трех сотен.
– И среди них ведь есть крепкие мужчины? Пятерых я уж точно видел.
– Есть. Как не быть.
– Почему же вы не попробовали что-то изменить? В конце концов, силой взять то, чего вам не хватает?
Девушка задумчиво сморщила курносый носик:
– Но ведь тогда кто-то погиб бы… Многие.
– Конечно. Кровь пролилась бы. И смерти случились. Зато оставшиеся получили бы новый мир. Лучший, чем сейчас.
– Но кто-то не дожил бы. Кто-то все равно…
– Иногда нужно забывать о своих надеждах. Сразу и навсегда. Вычеркивать их из головы. Тогда можно жить сегодняшним днем и жертвовать собой, если понадобится. Это несложно, поверь. Я сам…
Я сам так делал многие годы. Рисковал жизнью, не задумываясь о том, что могу не вернуться из патруля. Правду мне внушали или ложь, неважно. Зато жить было легко, да и умирать несложно.
– Забыть о себе? Совсем-совсем? – Девушка растерянно уставилась на свечной огонек.
– Не у всех получается, согласен. Но если получится…
Конечно, они не хотят рисковать. Свыкаются с рабством, тем более что внутри своих домов могут играть в свободу, как те, в трактире. Может быть, боятся за судьбу детей, если погибнут, но ничего не успеют изменить. Много причин, чтобы сидеть на прежнем месте, не поднимая задницы. Очень много. Особенно пока никто со стороны не придет и не скажет…
– Надо стараться.
Она молча кивнула, все еще глядя на пламя.
– Хорошо, когда тебе нечего терять, тогда все происходит намного легче. Но даже если есть… Надо просто верить. В будущее.
– Мне нечего терять. Совсем нечего. – Девушка отошла к стене и прижалась к ней спиной, словно пытаясь обрести дополнительную опору. – Меня он тоже взял силой. Вернее… Просто взял. Я не знала, что можно сопротивляться, да если бы и знала, у него всегда была куча слуг на этот случай, если собственной силы не хватало. Потом отпустил домой. Я плакала от боли и от чего-то еще, непонятного. А мой брат… У меня есть брат. Элбен. Он не стал меня утешать. Только обнял ненадолго и сказал: такова наша судьба. Он был самым сильным из сверстников. Самым красивым. Однажды хозяин позвал его в свой дом. Иногда он звал и мужчин, не только женщин. Я ждала, что Элбен вернется так же скоро, как я, но он все еще там. Должно быть, прислуживает в доме. Оставил меня одну и даже ни разу не пытался увидеть…
