Человеку явно помогли умереть. Но как? С помощью чего? И главное, каким образом добились того, что казначей сам взял свою смерть в руки?
У меня ответов не было. У старшины Сеппа, судя по растерянному виду, тоже не имелось ни малейшего объяснения произошедшему. Но раз уж пришлось взяться за эту работу, надо было попытаться хотя бы провести ее по всем правилам.
– Вы сказали, что домик казначея находится на другом конце пристани?
– Да.
– И ваш дядя пришел сюда вскоре после обеденной трапезы?
– Мимо охраны он проходил точно в середине дня.
– На своем пути он должен был встретить хоть кого-нибудь. Согласны? Найдите этих людей. Поговорите с ними. Спросите, как выглядел казначей: был чем-то встревожен, напуган, обеспокоен? Может быть, мы узнаем что-то важное. А может быть…
– Не узнаем? – мрачно предположил стражник.
– Всякое бывает. Как повезет. И кстати! Вы тоже должны подумать, не случалось ли в последние дни с вашим дядей что-нибудь необычное. Вы ведь должны были видеться часто?
– Ну… да. – Старшина Сепп почему-то замялся. – Я жил в его доме, все равно большая часть пустовала: своей семьи у дяди не было.
– Почему? Он избегал женщин?
Стражник напрягся еще больше:
– Я такого не припомню… Наверное, ему просто нравилось быть свободным от обязательств.
Да, подобных мужчин много. Особенно среди тех, кто не желает делить ни себя, ни свое имущество с кем-то еще. Но казначею, привыкшему иметь дело с деньгами и знающему кучу способов сохранить и приумножить состояние, не к лицу было бояться открыть дверь своего дома перед женщиной.
Если только…
– У него имелась какая-то постыдная тайна?
Старшина Сепп вздрогнул, услышав мой вопрос, и, вместо того чтобы решительно ответить «нет», произнес ту самую фразу, которая равносильна чистосердечному признанию в преступлении:
– Почему вы так решили?
Я посмотрел через открытую дверь склада на Лус, уныло ожидающую окончания разговора, но хотя бы уже не качающуюся из стороны в сторону и заметно порозовевшую.
– Каждому человеку есть что скрывать от других. Но иногда удается встретить того, с кем нет нужды таиться и лгать. Правда, тут уже все зависит от самой тайны… А что мешало вашему дяде жить полной жизнью?
Блондин молчал довольно долго, раздираемый сомнениями. Скорее всего, не хотел порочить память родного умершего человека, поэтому пришлось выразиться яснее:
– Он все равно мертв, старшина. И уже не оживет. Единственное, что вам остается: похоронить дядю вместе с причинами его смерти либо вытащить их на свет божий. Решайте.
Легко ставить другого перед мучительным выбором. Будь я на месте светловолосого стражника, взял бы на размышление не меньше суток, а он справился намного быстрее. Тряхнул головой и сказал:
– Я хочу знать, почему он умер. И если его убили… Виновный должен быть наказан.
– Хорошо. Итак, дяде было что скрывать от близких?
– Да.
– Он сам рассказал вам или…
Старшина Сепп снова чуть покраснел.
– Я случайно заметил. Ну не то чтобы случайно… Дяде нравилось воровать.
Не самое приличное занятие для казначея. Хотя и самое ожидаемое.
– Как же он держался на службе?
– Он… он воровал только дома. Время от времени пробовал стащить у меня из кармана что-нибудь.
– Ради развлечения?
– Не знаю. Но за порогом он никогда не давал воли своим наклонностям.
– Иначе вы бы знали?
– Конечно. Я ведь слежу за порядком в порту.
– И давно он так развлекался?
– Сколько я его знаю.
– Вы не отговаривали его? Не пытались убедить, что это неподобающее занятие, пусть даже шуточное?
Стражник вздохнул:
– Один раз. Поговорил с ним начистоту.
– Помогло?
– Ну… наверное. Но дядя после того разговора долго казался таким несчастным, что мне стало совестно. Да пусть бы лучше воровал у меня, чем вечно печалился!
Добрый парень. И похоже, очень любил своего родственника. Готов был закрывать глаза на его шалости, которые…
А что, если казначей решил перенести свою «охоту» из дома на улицу? Племянник же его пристыдил, значит, в родных стенах воровать больше не хотелось. Вернее, прежнее развлечение не доставляло удовольствия, а тяга оставалась и только крепла. Наконец окрепла до такой степени, что терпеть стало невмоготу: казначей пошел, украл, принес добычу в укромное место. А что случилось потом? Хозяин украденного явился?
– Он был хорошим вором?
– Отвратительным, – признался старшина Сепп. – Его поймал бы за руку даже слепой и глухой старик. Поэтому дядя и не пытался воровать на улице.
Неудивительно тогда, что его легко выследили. Странно другое. Почему он решился?
– Вы сказали, казначей долго печалился? И в день смерти тоже?
– Нет, – подумав, ответил стражник. – Последний месяц вроде отошел от обиды. Пожалуй, даже повеселел.
Значит, что-то произошло. Что-то изменившее его жизнь.
– Нужно опросить всех, кто его знал. И особенно тех, кто видел его перед смертью. Справитесь?
Стражник кивнул.
– И не торопитесь с захоронением. Возможно, его тело еще понадобится.
– Как скажете, – согласился старшина Сепп, поправляя одежду умершего и ледяную крошку, а я вернулся на свежий воздух и только там почувствовал, что могу сделать глубокий вдох.
– Ну как, все выяснил?
– Многое. Кроме одного: что все-таки убило этого несчастного.
Лус пожала плечами:
– Нет ран? Сам умер. Голову напекло, к примеру. Он ведь был уже немолод?
– Да, из юношеского возраста вышел давно. И ран нет. Зато есть другие следы. И я таких точно никогда не видел.
Девичьи глаза сверкнули алым:
– Что за следы? Может, мне знакомы?
– Сходи посмотри, пока племянник все не упаковал обратно.
– Нет уж, – скривилась Лус. – Не люблю покойников. Лучше тебя послушаю.
Я не очень-то верил, что демон может мне помочь, но покорно описал увиденное:
– С ладонями трудно что-то сказать: один сплошной синяк, только есть участки чуть темнее прочих. Словно отметины от какой-то штуки. А вот на груди видно четко. Три темных пятнышка, а между ними кожа белесая, словно от ожога.
– Три пятнышка? – задумчиво переспросил демон.
– Да, и если провести между ними линии, получится треугольник. Небольшой, его можно легко накрыть ладонью. Видел что-нибудь подобное?
