– Волноваться не о чем. Верно? – Пальчики Лус сдавили мое запястье.
– Надеюсь.
– Он ведь пришел один.
– Потому что посчитал тебя легкой добычей.
– Думаешь, у него были напарники?
Понятия не имею. Если он обворовал начальство, явно действовал один. Если следовал приказу… Тоже, скорее всего, добрался до Аллари в гордом одиночестве. А других причин случившегося вроде бы нет. По крайней мере, на поверхности не плавают. Только одно обстоятельство смущает.
– Ему очень нужен был одержимый. Срочно. А ты оказался самой подходящей жертвой, тем более когда начал убегать и тем самым показал свою беззащитность. Но почему он так торопился, это вопрос. И ответа я пока не вижу.
– Может, ему поскорее хотелось воспользоваться эссенцией и заполучить могущество? – предположил демон. – Разошелся, что называется, после того несчастного казначея. А одной попытки просто не хватило. Или что-то не получилось с ювелиром. Или просто решил, что меня опасно отпускать.
Хорошие объяснения. Главное, сразу много, и одно другому не мешает. Правда, обычно такое обилие правдоподобных версий означает, что истинный смысл происходящего намного глубже и серьезнее, чем можно предположить. А может, существенно проще.
– Или старался еще для кого-то. Как тебе такой вариант? Он же вроде был недокровкой, стало быть, не мог воспользоваться эссенцией.
Лус остановилась на полушаге, и в нее едва не воткнулись прохожие, шедшие позади нас.
– Старался для… А знаешь, это многое объясняет. То, что он погнался за мной на набережной, и то, что пришел в гостевой дом. Значит, опасность не миновала?
– Не знаю. Правда, не знаю. Шансы – половина на половину.
– Не так уж грустно, – заключил демон. – Либо сдохну, либо нет. Разве может быть расклад лучше? Главное, успеть сделать то, что нужно, а потом можно и умереть. Хотя даже если первая половина перевесит… Ты ведь сможешь все закончить один?
Он не смотрел мне в глаза, когда спрашивал. Словно боялся заметить даже тень отказа в моем взгляде.
– А что именно надо закончить?
– Я же сказал: все. Оно не должно продолжаться, это сумасшествие. Разве тебе самому не противно жить, зная, что и почему вытворяют одержимые? А ты можешь их остановить. Раз и навсегда.
– Хочешь сказать, никто в твоем мире больше не воспользуется «вратами»? С чего такая уверенность?
– Если сотни «вдохов» вдруг станут «выдохами», многие задумаются, что послужило причиной возвращения. Те, кто потрусливее, откажутся от своей задумки. Хотя бы на время. Время, за которое ты…
Обрету славу не меньшую, чем Кроволивец Горге? Заманчиво, ничего не скажешь!
– Я не собирался потратить остаток жизни на убийства.
– Но другого выхода нет. – Глаза Лус, наконец-то взглянувшие мне в лицо, сверкнули алым. – Если они не послушают меня…
– Когда они не послушают тебя, – поправил я. – Не будем торопить события.
Демон промолчал, но скорее из упрямства, чем из согласия с моими доводами. А потом снова зашагал вперед.
Двери танцевального зала, указанного в приглашении, были радушно распахнуты только для демонов: привратник без обиняков заявил, что зайти внутрь имеет право моя спутница, но не я. Впрочем, этого следовало ожидать с самого начала.
– Гляди в оба там, понял?
– Вряд ли мне что-то может угрожать среди…
– Своих? Как знать. Твое предложение может им совсем не понравиться.
Девичье лицо побледнело, но не утратило решимости. По крайней мере, пока не скрылось под маской, любезно предложенной тем же привратником.
– Что ты будешь делать? – спросил демон, особенно выделяя слово «ты».
– Пойду спать. Шучу, конечно. Поболтаюсь вокруг, пока это возможно. Но всю ночь ждать, наверное, не стану.
– Всю и не надо. Я не буду тянуть время зря.
И Лус перешагнула порог дома, которому суждено было сегодня стать судилищем для двух миров сразу.
Одержимых, прошедших вслед за девушкой в танцевальный зал, оказалось довольно много. Несколько дюжин, и каждый прятал свое лицо под маской, а многие к тому же кутались в широкие плащи, не позволяя разглядеть даже очертания своей фигуры. Вздумай они затеряться в толпе, я бы не сумел выследить ни одного, а значит, оставалось только прислониться к стене и ждать.
Ждать…
От меня снова ничего не зависело. Нет, я не обижался, оставшись за дверью важных событий. Уже не обижался. И больше не задавал миру вопрос: «Почему?» Если мне и впрямь нужно будет убить сотни или тысячи людей, пусть так все и остается. Пусть кажется, что все это что-то вроде сна, из объятий которого по какой-то странной причине не вырваться. До срока. До того, пока не сделаешь то, чего от тебя добиваются.
– Так и спину недолго застудить, – проскрипел рядом стариковский голос.
– Ничего, переживу, – ответил я, поворачиваясь к дряхлому дядюшке одного одержимого, так умело и вовремя использующему кочергу.
– Да оно, конечно, переживете, – охотно согласился тот. – Только ввечеру в четырех стенах уютнее, чем в речной сырости.
Его, судя по всему, тоже не пустили в танцевальный зал, а значит, я имел дело с человеком. И ничуть не менее настырным, чем его демон-племянник.
– Мне и тут неплохо.
– А может-то быть еще лучше! – заявил старикан и больно вцепился в мое плечо. – Ну если сам не желаешь большего, так хоть другому поможешь обрести немножко покоя?
От подобных людей проще всего отвязаться, сделав то, о чем тебя просят. Особенно когда больше все равно нечем заняться.
Дядюшка, несмотря на преклонный возраст, был тяжелой ношей: к четвертому десятку шагов я почувствовал, что рука, на которой повис мой непредвиденный спутник, начинает уставать.
– Что, молодую девушку приятнее под ручку вести?
Еще и хихикает. Весельчак, стало быть? Хотя что ему еще остается?
– Приятнее.
– Оно и понятно! Ну ничего, нам уже недолго осталось.
– За себя говорите.
– А что за себя-то? Почти пришли, вот я и говорю.
Переулок, куда мы свернули с набережной, был на удивление безлюден. Высокие стены слева и справа походили больше на ограды, чем на части домов: ни одного окна или другого отверстия по всей длине. С другой стороны, можно понять, почему здесь не стали прорубать окна. Какой смысл день и ночь пялиться в стену или на собственного соседа?
А еще в таких глухих местах очень удобно грабить и убивать. Если понадобится.
– У меня нет при себе денег, учтите.
Старик сначала вытаращил подслеповатые глаза, потом залился булькающим смехом:
