— Здравствуй, солнышко, ты не забыла, что мне обещала?
Что я ему обещала? Ах да, вот бабник несчастный, знает же,
что у меня неприятности, не до свиданий мне сейчас, так нет, все равно лезет!
— Так я подъеду, Мила? Пообщаемся!
— Извини, дорогой, — злорадно ответила я, —
сегодня никак не могу, муж дома.
— Какой муж? — удивился Антон. — Нет же у
тебя никакого мужа!
— Теперь есть — сказала я, делая знаки Борьке,
выглядывающему из прихожей. Он подошел и сказал в самую трубку:
— Мила, с кем это ты разговариваешь?
— Да так, дорогой, пустяки, это подруга, — сказала
я фальшивым голосом и повесила трубку.
Закурив сигарету, я расслабилась и начала думать. Если я
все-таки разрешу Борьке немного пожить здесь, что мне от этого будет? Соседи
начнут сплетничать? Плевать на соседей! Жена его узнает? Конечно, узнает, но
это их проблемы, пусть сами разбираются.
Я оглядела комнату и осталась недовольна. Сказать по правде,
я порядочно распустилась после отъезда Лешки. Может быть, присутствие в доме
мужчины меня дисциплинирует, я перестану разбрасывать лифчики по всей квартире
и курить в комнате? А Борька отвадит таких наглецов, как Антон. И починит,
наконец, бачок в туалете, а то уже неприлично, скоро придется ведром сливать.
Конечно, мой бывший муж и домашнее хозяйство — две вещи
несовместимые, но бачок я из него выбью, иначе сгоню с квартиры.
— Надолго твоя жена уехала?
— Недели на две-три.
— Ну ладно. Будешь жить в Лешкиной комнате, убирать
сам, продукты покупать тоже сам. Две недели я выдержу. Лешке звонить — за свой
счет. Иногда подвезешь меня куда-нибудь. Надеюсь, машину у тебя теща не
забирает?
— Пока нет.
Он так обрадовался, что готов был согласиться на что угодно.
Я полезла в шкаф за постельным бельем, а Борька включил телевизор. Передавали
вечерние новости. То, что я услышала, заставило меня сначала застыть на месте,
потом я вскочила, ударилась головой о полку, так что искры из глаз, а шкаф чуть
не рухнул. Борька бросился ко мне, но я знаками показала ему, чтобы сделал
погромче.
— Сегодня в результате рейда транспортной милиции в
товарном поезде на платформе была обнаружена сумка, в сумке находился труп
молодой женщины.
Камера показала платформу, каких-то людей рядом, они
открывали клетчатую сумку, в каких челноки возят вещи. Лица женщины, конечно,
не показали, но бежевое пальто объяснило мне все. Это было Лерино бежевое
пальто, и это Лерин труп ее муж засунул в клетчатую сумку и бросил на открытую
платформу. Вчера вечером я видела это собственными глазами. Борис глядел на
меня выжидающе. Надо сейчас же ехать к этому типу, Лериному мужу. Никто, кроме
меня, не знает, что он причастен к исчезновению Леры. Я прижму его к стенке, и
пусть он, наконец, объяснит, зачем он ее убил, куда дел деньги и как Лерин
паспорт оказался в кармане какого-то постороннего избитого мужика!
Я позвонила в дверь Лериной, вернее, бывшей Лериной,
квартиры. Надо сказать, что дверь эта мне за последнее время порядком надоела,
а видеть ее мне приходилось чаще, чем свою. И опять дверь не открывали, и опять
я чувствовала, что там за дверью кто-то есть. То есть не кто-то, а известно кто
— этот самый чертов муж. Мне все эти игры осточертели, и я гаркнула на всю
лестницу:
— Открой дверь! Я слышу, как ты там сопишь!
Дверь тут же открылась, он и правда стоял на пороге и
зашипел на меня, как гадюка:
— Тише вы! Ну что вы кричите, соседи же услышат!
— А что мне соседей бояться? Я ничего преступного не
сделала! — и нарочно голос еще больше повысила, чувствуя, что он уже и так
на грани истерики.
Он меня тащит в глубь квартиры, сам весь трясется и кричит шепотом,
если такое возможно:
— Я вас умоляю, тише. Не кричите, да перестаньте же!
Я по всем законам самообороны использую движение противника
в своих целях, то есть — он меня тащит от дверей, а я еще сильнее на него
напираю, чем его окончательно деморализую, и с ходу его огорошиваю:
— Ты Леру, жену свою, зарезал или задушил?
Тут он от меня отскочил как ошпаренный и завизжал тонким
голосом:
— Не убивал я ее!
— Как это — не убивал? Я своими глазами видела, как ты
сумку огромную отсюда волок и на железнодорожном переезде на платформу закинул,
а что в этой сумке было — это в новостях телевизионных очень красочно показали!
Тут этот козел — ну не подобрать для него другого
названия! — рухнул на диван (что характерно, на пол не стал падать, а
прицельно на мягкий диван плюхнулся) и зарыдал, как обиженный ребенок. Я ему —
без всякого снисхождения к умственной отсталости:
— А-а! Пришил жену, а теперь рыдаешь! Раньше рыдать
надо было!
— Не убивал я ее, это Нинка! Нинка ее… мальчиком!
— Какая Нинка? Каким еще мальчиком? Я уже подумала, что
он свихнулся от переживаний, и теперь ничего не узнаю. Тут меня осенило. Я
подсела к нему на диван, вспомнила все свои материнские навыки и стала его, как
маленького, гладить по спине и утешать.
— Ну-ну, не плачь, расскажи, как все было. Ты ее не
убивал? Ну вот и славно. А кто же ее тогда оприходовал? — Глажу его,
ласково приговариваю, а самой и смешно, и противно. А на этого типа мой голос
подействовал, он успокоился немного и начал рассказывать:
— Она… она пришла, неожиданно так, мы не ждали, мы тут
с Ниной… ну… это, а она, Лера-то, она никогда раньше днем с работы не
приходила, да и вечером тоже поздно… я же знаю, она с этим вашим Витькой… я
видел, как он ее на машине куда-то, мы с ней поссорились… ну, я тут с Нинкой…
— Ага, понятненько. Жена — на работу, а ты бабу
притащил. И она вас тепленькими застала. Чудненько. А дальше?
— Ну… она сразу в комнату, скандалить стала… Нинку за
волосы, та тоже ей поддала…
— Я себе представляю! Жаль, не присутствовала!
— А потом… они уже совсем прямо стали как ненормальные…
— А ты-то куда смотрел? Не мог их разнять? Мужик же
все-таки, посильнее их будешь.
— А она, Лерка-то, прямо как с цепи сорвалась, как
будто сама не такая.
Чуть Нинке глаза не выцарапала, тогда Нина ее мальчиком,
случайно это вышло…
— Господи! Каким еще мальчиком? Что еще за мальчик
такой?
— Вот, — он ткнул пальцем в сторону тумбочки.
На тумбочке стояла здоровенная такая хреновина — то ли
статуэтка, то ли пресс-папье в форме кудрявого мальчика — не то херувима, не то
ангелочка, — я в них не очень разбираюсь, но увесистый такой ангелочек.
Таким по голове хряпнешь — мало не покажется. Да так, собственно, и получилось.
У меня было первое движение этого мальчика в руку взять, взвесить, но потом я
про отпечатки пальцев вспомнила и воздержалась. А он, вдовец этот безутешный,
увидел, как я мальчика разглядываю, и говорит:
