А ее кассета была другая. Надежда незаметно, прямо со стулом
подвинулась ближе к видеомагнитофону. Так и есть, футляр от ее кассеты
«Самсунг» валялся рядом, значит, кассета там, внутри. Она наклонилась к Марии
Петровне:
— Мария Петровна, это моя кассета осталась у них. Она
вообще-то чужая, мне от Саши попадет. А эти ведь ни за что не отдадут. Начнут
спрашивать да расспрашивать…
Соседка кивнула головой:
— Ясное дело, не отдадут. Бери сама, и дело с концом. Я
послежу.
Надежда аккуратно, по ковру пододвинула стул еще ближе,
нажала кнопку на видеомагнитофоне, кассета вылезла наружу, она схватила ее и
быстро сунула в карман мужниной домашней вязаной куртки, которую второпях
накинула на себя, когда Громова пригласила их с Марией Петровной в понятые.
Придя к себе домой, Надежда вытащила из кармана злодейски
похищенную кассету и уставилась на нее в некоторой растерянности. Кассета была
как бы и не та. Вроде тоже фирмы «Самсунг», 180 минут, но чем-то немножко
отличалась от той кассеты, которую она давала соседке. Чтобы окончательно
проверить свои сомнения, она вставила кассету в видеомагнитофон. Кассета была
смотана почти до конца, но проверить можно было в любом месте, и перематывать
Надежда не стала, просто включила воспроизведение. Как ни странно, на экране
появилась просто настроечная сетка, какая передается по сети при отсутствии
передач. Надежда пожала плечами — кому понадобилось записывать пустой экран?
Как это часто бывает, на звуковую дорожку записалась передача городской
радиотрансляционной сети. Надежда невольно прислушалась. Передавали прогноз
погоды:
— Сегодня, 23 марта, в Санкт-Петербурге и пригородах
ожидается облачная, с прояснениями погода, температура 0-2 градуса, ветер
умеренный, северо-западных направлений, 5— 7 метров в секунду. Завтра, 24
марта, ожидается понижение температуры на 2-3 градуса…
Надежда насторожилась. Так-так… Такой прогноз погоды
передают перед двенадцатью часами дня. И действительно, после прогноза погоды
прозвучали сигналы точного времени. Значит, запись на этой кассете была сделана
вчера около полудня или буквально через несколько минут после того, как соседи
услышали доносящиеся из квартиры Березиных страшные крики. Тут что-то не так.
Надежда промотала кассету немного назад. В этом месте записи
еще не было, тогда она пустила ускоренный просмотр и нашла место, с которого
начиналась запись.
Взяла часы с секундной стрелкой. Запись началась вчера в
одиннадцать часов пятьдесят две минуты, и продолжалась эта странная запись
ровно одиннадцать минут. Когда кассета дошла до конца, автоматически включилась
обратная перемотка. Немного подождав, Надежда нажала на пульте кнопку
воспроизведения и снова увидела экран, расчерченный подстроечной сеткой. А если
нажать не на воспроизведение, а на запись, то начнется запись телепередачи,
транслирующейся в данный момент по телевизору. Таким образом, если кто-то вчера
в квартире Березиных включил видик на запись в одиннадцать часов пятьдесят две
минуты, то мы как раз и получили бы то, что сейчас записано на кассете. Однако,
судя по показаниям соседей, именно в это время… Надежда бегом кинулась звонить
в квартиру к Марии Петровне.
— Ты чего это, Надя, такая взволнованная?
— Мария Петровна, вспомните, пожалуйста, вы время
точное не заметили, когда у Березиных крики услыхали?
— А чего мне вспоминать? Я все хорошо помню и
следовательше уже рассказала. Когда крики начались, я ведь сначала подумала,
что это телевизор у кого-то работает, ну и посмотрела на часы, чтобы в
программе определить, что за фильм.
— Ну и сколько же было времени?
— Так без десяти двенадцать.
— Без десяти? А не без двадцати?
— Да что ты, у меня пока еще склероза нету.
— А на какие часы вы смотрели? — подозрительно
уточнила Надежда.
— Ну, ты по части допроса похлеще этой следовательши
Громовой будешь.
Тебе надо в прокуратуре работать, — недовольно
проговорила Мария Петровна.
— Да вы не обижайтесь, Мария Петровна, просто я вот на
эти ваши настенные часы смотрю, а они ведь на десять минут спешат.
— Ой, правда? Ну-ка, я по телефону проверю.
Соседка набрала по телефону номер точного времени и
уставилась на Надежду с уважением во взгляде:
— Ты смотри, и правда спешат… Выходит, я следователя
Громову обманула…
— Значит, вы на эти часы вчера смотрели?
— На эти самые.
— Тогда выходит, что крики не без десяти, а без двадцати
двенадцать начались?
— Выходит, так. Ну и что с того?
— А выходит, Мария Петровна, что не сами Березины друг
дружку убили, а кто-то их обоих пришил, а потом все дело так обставил, что это
они сами…
Очень хитро все придумано.
— Ну не пугай ты меня, Надя. И так-то ничего хорошего —
вроде приличные люди, а такое с собой сотворили, а ты еще больше все запутала.
Следовательша-то ничего такого не говорила, а уж ей-то виднее.
— Ладно уж, не буду вас запутывать, пусть все как есть останется,
а только я чувствую, что не все так просто. Если у них без двадцати двенадцать
такой скандал получился, то кто же тогда видик на запись поставил?
— Да какая еще запись?
— А вот та самая, что я у них из видеомагнитофона
вынула, пока вы на стреме стояли.
— Ой, ну ты меня совсем запутала. Ты же говорила, что
это твоя кассета, ты им давала, я потому тебе и помогла.
— Да я сама так думала, а оказалось — ошиблась. Кассета
похожая просто, а не та.
— Что же, выходит, что мы как бы улику украли?
— Очень может быть. Но вы, Мария Петровна, не
переживайте, что Громовой не правильное время сказали, она сама должна была
ваши часы проверить, ей за это деньги платят.
— И то верно!
Надежда в задумчивости попрощалась с соседкой и вернулась к
себе. «Так, любопытная ситуация получается», — подумала она.
Без двадцати двенадцать Мария Петровна услышала у соседей
крики, причем что-то в этих криках было такое, что она сначала подумала, что
это по телевизору фильм идет. Почему ей так показалось? Во-первых, крики могли
быть ненатуральными, наигранными, с неестественными интонациями, как в
телесериалах.
Во-вторых, сам звук мог идти не с разных сторон, как это
бывает, когда ругаются два человека, перемещаясь по квартире, а из одной точки
— из телевизора. И в-третьих, тембр звука, издаваемого телевизором, отличается
от тембра человеческого голоса.
Итак, допустим, кто-то без двадцати двенадцать включил в
квартире Березиных и поставил на видеомагнитофон кассету с заранее записанным
скандалом.
Запись продолжалась одиннадцать с половиной минут, потом
закончилась, и примерно столько времени слышались крики из квартиры убитых, и
столько же времени на кассете от начала записи и до конца пленки. Затем кассету
сматывают на начало использованного куска и включают запись. Зачем? Очевидно, чтобы
стереть записанный скандал. Но почему же убийца (а манипуляции с кассетой
производил, конечно, тот, кто убил Березиных) не унес с собой кассету? И это
очевидно. Потому что его в это время в квартире Березиных уже не было. Выходить
из квартиры, когда в ней так жутко кричат, — самоубийство: соседи могут
выбежать на лестничную площадку и увидеть незнакомца. Значит, уйти он должен
был раньше, по возможности значительно раньше. Тогда как же он провернул всю
операцию с воспроизведением сцены между супругами, впоследствии затертой?
