— Давай сюда свою отраву. Она перелила метиловый спирт
в бутылку из-под спирта «Ройял» и отдала флягу Алексу:
— На, выкинь где-нибудь подальше. Алекс кивнул, не
отводя взгляда, он видел, как в ее глазах зрела решимость.
Часа через два Колька-Лось вернулся с промысла. Он был уже
навеселе — видно, успел уже что-нибудь сбагрить Фонарю и отоварился у него
самогонкой.
Сразу с порога Лось набросился на Оксану.
— Ты, швабра драная, мужиков тут без меня принимаешь! И
добро бы еще мужиков, а то Америкашку этого поганого! Митрич видел, как он тут
возле тебя сшивался. Учил я тебя, учил, ничего тебе впрок не идет. Видно,
правду Митрич говорит, что я с тобой много цацкаюсь! Так тебя поучить надо,
чтобы ты с моего ученья кровью харкала, тогда будешь себя вести как положено!
Тут на глаза Лосю попалась бутылка спирта. Глаза его
загорелись, весь он прямо затрясся от вожделения.
— Ах ты, стерва! Спрятать от меня хотела? Это тебе
кобель американский, что ли, приволок? Клинья к тебе подбивает? А ну, давай
сюда!
— На, подавись, — Оксана протянула ему бутылку,
глядя белыми от ненависти глазами.
Лось отвинтил крышку и надолго припал к горлышку бутылки.
Когда бутылка наполовину опустела, он поставил ее на хромоногую табуретку и
сказал помягчевшим голосом.
— Ладно, швабра, живи пока. Жрать давай. Оксана молча
поставила перед ним миску с какой-то невообразимой похлебкой. Выхлебав миску в
два глотка, Лось сел на солнышке, привалившись к стене своей хибарки, и
задремал. Через полчаса он встрепенулся и беспокойно завертел головой:
— Ой, чегой-то мне неможется! Вроде как темень перед
глазами. Не видать ни черта! Ты чего мне, стерва, в похлебку намешала? Я тебя…
я тебя… — Потом он снова задремал, иногда во сне тяжело постанывая.
Оксана следила за ним со страхом и волнением. Вдруг Лось
забормотал что-то неразборчивое, на губах у него выступила пена, он задергался,
попытался встать, но не смог. Он застонал, сполз вниз по стене хибарки,
вытянулся и затих.
Оксана прощупала пульс, профессионально констатировала
смерть, накрыла его, как спящего, тряпьем, заменявшим покойному Лосю одеяло, и
облегченно вздохнула. Затем она взяла тряпку, тщательно протерла бутылку с
остатками спирта, чтобы не оставлять на ней своих отпечатков, хотя кто там
всерьез будет расследовать смерть бомжа, загнувшегося с перепою на свалке?
Потом она поискала и нашла место, где Лось прятал свою заначку — то немногое,
что не успевал сразу пропить, и, вытащив из тайника несколько скомканных
бумажек, выскочила из ненавистной хибарки.
Тут же из-за соседней кучи мусора появился Америкашка,
дожидавшийся в засаде развития событий. Оксана с отвращением посмотрела на него
— грязного, небритого, оборванного, но вспомнила, что она сама сейчас выглядит
не лучше, а он все-таки какой-никакой, а гражданин США, и где-то там, в
Миннесоте, у него есть свой маленький бизнес и не такой уж маленький дом, и,
махнув рукой на внешний вид и никчемный характер, она позвала Алекса.
— Все в порядке? — напряженно спросил тот,
подходя.
— В порядке, в порядке, американ бой! Все о'кей! Ты
мне, дорогой, вот что скажи: почему же ты обо мне-то так печешься? Зачем
метилку приволок? Зачем тут дожидался? На черта я тебе такая сдалась? Сам же
зеркало мне подсовывал!
— Оксана, мы с тобой многое пережили вместе, я
чувствую, что нас что-то связывает. Ты — жесткий человек, но в вашей стране
только такие, как ты, выживают. Мне в таком виде без денег, без документов
отсюда не выбраться, я так и пропаду на этой свалке. Я просто не представляю,
что делать. А ты… ты все умеешь, ты своя в этой стране, ты выберешься отсюда и
меня вытащишь. Я понятно объяснил?
— Доступно. Я чуть не прослезилась. Особенно мне
понравилась мысль, что я своя на свалке. Ну да ладно, в чем-то ты прав. Пойдем,
я тебя с этой свалки вытащу. Но потом и ты меня вытащишь. Из этой страны.
Такое решение пришло к Оксане не внезапно. Оно зрело в ее
подсознании с того самого момента, когда она провалилась в кузов мусоровоза.
Она сразу поняла, что бывшая жена ее временного мужа вряд ли будет держать рот
на замке, и слава о ее пикантном приключении будет преследовать ее повсюду.
Санкт-Петербург, как известно, город маленький, и где бы
Оксана ни оказалась, присутствующие дамы будут принюхиваться к ней и
перемигиваться:
— Как, это та самая? Со свалки? Как интересно!
А если даже никто и не будет перешептываться, ей это будет
казаться, и ничего с этим не поделаешь. С работы ее, конечно, давно уволили,
офортов они не нашли, и еще неизвестно, может быть, старуха все-таки заявила в
милицию.
Поэтому выход один — с Алексом в Штаты. Там никто, кроме
него, не будет знать ни про офорты, ни про свалку, а уж он-то будет нем как
рыба — сам такой!
Алекс понял ее мысли, потому что посмотрел на нее долгим
серьезным взглядом, что-то прикидывая про себя, и сказал:
— Согласен.
Часом позже к мусоровозу, разгружавшемуся на свалке, подошли
два бомжа — мужчина и женщина, если можно было назвать мужчиной и женщиной два
грязных бесформенных создания в выцветших лохмотьях. Женщина подошла к кабине.
— Эй, мужик, отвези нас в город на своей карете!
— Сейчас, разбежался! Чтобы вы мне потом всю кабину
провоняли! Отвали, пьянь подзаборная!
— Ты погоди, не гони волну. Мы можем и в кузове, один
раз уже ездили. И не даром повезешь.
— Натурой, что ли, платить будешь? Да об тебя ноги
противно вытереть!
Еще и заразишь чем-нибудь!
Оксана сжала зубы и молча вынесла еще одно унижение. Теперь
ей все было нипочем.
— Сто лет ты мне был нужен, натурой с тобой
расплачиваться! Полтинник я тебе дам.
— Полтинник? Да у тебя таких денег отродясь не было!
Оксана молча вынула из-за пазухи пятидесятитысячную бумажку
и показала шоферу.
— Но только на месте заплачу, в городе, а то знаю я
вашего брата: сбросишь по дороге — и всего делов!
— Сто.
— Ты, знаешь, не наглей так сильно-то. Больше не дам. И
того тебе много. Не хочешь — другого найдем.
— Ну ты даешь! Поглядеть на тебя — родилась под
забором, а торгуешься так, словно всю жизнь на такси ездила!
Алекс подсадил Оксану в кузов мусоровоза и влез следом.
Свежему человеку запах в кузове показался бы невыносимым, но они уже привыкли и
сами распространяли такой аромат, что в мусоровозе чувствовали себя как дома.
Машину швыряло на рытвинах и ухабах. Если по дороге на свалку они ехали на
двухметровой горе мягкого мусора, то теперь в пустом кузове набили себе синяков
и шишек, но это все было ерундой по сравнению с тем фактом, что они ехали к
цивилизации.
