Осторожно прикоснувшись пальцами к лицу, я тихонько замычал от боли. Висок ломит, на лбу здоровенная шишка, губа рассечена, а левый глаз полностью заплыл. И нос опух. Да, здорово меня отметелили. А помню только первый удар по голове. И все же где я?
Упершись рукой в стену, попытался подняться на ноги, но под правой лопаткой что-то хрустнуло и в спину отдало острой болью. Кишки завязало узлом, резкий спазм сдавил ребра, и меня вырвало. Словно дождавшееся своего часа незаметное тиканье в голове сотней острых лезвий вонзилось в затылок и полыхнуло огнем. Скорчившись на полу, я неглубоко задышал, пытаясь переждать приступ. И как же меня так угораздило?
В плохо смазанном замке, проворачиваясь, заскрипел ключ, дверь начала медленно открываться, застряла и одним рывком распахнулась. Прыгнувший внутрь луч света полоснул по глазам, и я снова отрубился.
Второй раз в чувство меня привел холод. Бетонный пол заморозил затылок, и боль, перебравшись оттуда, притаилась сразу за надбровными дугами. Перевернулся на живот, и меня опять вырвало желчью и какими-то кровавыми сгустками. Весело. Кишки порвали? Я поднял голову от пола и только тут заметил, что теперь нахожусь в другом помещении.
Что за катакомбы? Стены с набухшей и обвалившейся штукатуркой, голый бетонный пол. В углу сложенная из кирпича печка, жестяной дымоход уходит в дыру в потолке. Огонь в печке не горел и в комнате стоял жуткий холод. У закрытой двери скособенился грубо сколоченный стол с одиноко горящей свечой, дрожащий язычок пламени которой даже и не пытался разогнать мрак по углам.
Я немного повернул голову и, несмотря на замельтешившие в глазах светящиеся точки, смог разглядеть собравшихся в комнате людей. Уже немолодой мужчина сидел на табуретке у стола, два бугая нервно переминались у двери и давили косяка на неподвижно замершую у печи фигуру. Этот человек полностью закутался в длинный плащ, голову скрывал надвинутый на лицо капюшон. Он вообще видит из-под него что-нибудь? Пытаясь удержать подкативший к горлу комок тошноты, я размеренно задышал и уловил странный запах. Никак мертвечиной воняет?
— Вы сильнее его избить не могли? — спокойно и без раздражения в голосе спросил сидевший за столом человек в бежевой замшевой куртке.
Знакомое лицо. Широкий лоб, глубокие залысины на висках, светлые волосы. Крупный мясистый нос дополняет выступающий вперед подбородок. Где я его мог видеть? Блин, да когда ж в глазах двоиться перестанет? А закрою-ка я левый, все равно он почти не открывается. Вот, другое дело. Да, точно, раньше этого типа где-то видел! Но где? Хоть бы огонек свечи мигать перестал. Мне б только вспомнить, тогда, может, ясно станет, чего этим гадам от меня надо…
Мужчина перестал писать, кинул ручку на стол и, вполоборота повернувшись к двери, потер короткими толстыми пальцами мочку уха:
— Я вас спрашиваю.
— А мы че? — втянул в плечи почти квадратную бритую голову бугай слева. — Он прыгать начал, чуть ливер мне не порвал…
— Да и очухался он уже, — поддержал его второй головорез и покачал в руке увесистый электрический фонарик. Этот голову втянуть даже не пытался — шеи как таковой просто не было, сразу начинались мощные плечи, при каждом движении которых новенький кожаный пиджак едва не расползался по швам.
— Если бы он не очухался, я вам не ливер, я вам другое бы место порвал.
— Я и ударил его всего два раза, — нагло соврал квадратноголовый и поправил на поясе ножны с моей саблей.
— Сгиньте с глаз моих. — Мужчина оставил в покое мочку уха, и тут я его вспомнил.
Штоц. Яков Наумович Штоц. Но с какой стати командир Патруля ведет дела с этими уголовниками? И каким боком в этом я замешан?
— Наверху подождем, — буркнул квадратноголовый и, выйдя за напарником, с силой захлопнул за собой дверь.
— Да ты подымайся, Лед. Пол холодный, еще простудишься, — очень доброжелательно посоветовал мне Штоц. Внешне он казался совершенно спокойным, только пальцы теребили небольшой синий медальон, свешивавшийся с шеи на золотой цепочке.
Откуда он меня знает? А впрочем, должен же он знать, кого приволокли его головорезы. Но зачем я ему понадобился? Зачем?!
— Спасибо, Яков Наумович, лучше полежу. — Я прислонился спиной к стене и поджал ноги к груди. Ух-х-х… Больно-то как! Ребра, мои ребра…
— Ну зачем же так официально, — ничуть не удивился тому, что его узнали, Штоц. — Я из Патруля… ушел, так что ничто не мешает нам перейти на ты. Не против?
— Ничуть. — Челюсть болела просто жутко и, проведя языком по зубам, я без особого удивления обнаружил выбитый клык. Да и соседние зубы шатаются. Гады! Поубивал бы.
— Времени в обрез, поэтому вопросы задаю только один раз и не повторяю, — сразу перешел к делу Штоц. Нервные пальцы оставили в покое цепочку и принялись черкать ручкой в тетради бессмысленные каракули. Да что с ним такое? Неужели ломка?
Я очень медленно кивнул в знак согласия.
— Где Ворон? — неожиданно подался вперед Штоц.
— Ворон? — Вопрос меня буквально огорошил. Он-то тут при чем? Я был настолько удивлен, что, не подумав, ляпнул: — Не знаю.
— Ответ неверный. — Рука Штоца дернулась, и раздался звук рвущейся бумаги. — Сема…
Человек в черном плаще шагнул ко мне. Неприятный запах резко усилился. Гангрена у него, что ли?
— Последний раз я его видел в декабре того года в Лудине, — поспешил я исправить свою ошибку, — когда он получил пулю в живот. Выжил или нет — не знаю.
— Кто стрелял? — взмахом руки остановил Штоц своего подручного.
— Рейнджеры.
— Больше его не видел?
— Hет.
— А на днях в Форте?
— Hет.
— Товар где?
— Какой товар? — чувствуя, что это Штоца вовсе не устроит, напрягся в ожидании ответной реакции я.
— Какой?! — сорвавшись на крик, брызнул слюной Штоц. — Где «сапфировый иней»? Куда этот подонок его спрятал?!
— Первый раз слышу, — пробормотал я, но, думаю, в ответе уже не было необходимости: слишком красноречиво отразилось изумление у меня на лице. Ворон — гаденыш! Это из-за него я так влип!
— Приберись тут. — Со всей дури швырнув ручку в стену, Штоц взял свечку и вышел за дверь.
Прежде чем комната погрузилась во мрак, человек в плаще, неловко дернувшись, снова шагнул вперед. От резкого движения капюшон плаща слетел и обнажил туго обтянутый потемневшей кожей череп с редкими остатками волос и провалившимся носом. Но ни трупные пятна, ни почти сразу же наступившая темнота не помешали мне узнать лицо, не раз виденное на плакатах с надписью «Находятся в розыске».
Труп бандита и удачливого налетчика Семы Два Ножа, больше неразличимый в темноте, неторопливо зашаркал ко мне. Я прижался к стене и, не решаясь подняться на ноги, вслушивался в скрип кожи и шорох подошв по бетонному полу,
