– Ну, вы знаете, как правило, если Никодим какую-нибудь
рукопись одобряет, то Альберту она не нравится. У них диаметрально
противоположные литературные вкусы.
– А если бы Никодиму рукопись не понравилась?.. –
с надеждой спросила Ирина.
– Тогда она к Альберту просто не поступила бы – мимо
Никодима Альберт рукописи не берет.
– Как-то я не понимаю, – протянула совершенно
ошарашенная Ирина.
– А и никто не понимает. Издательский бизнес трудный,
он – психологический…
– И что теперь будет с моей рукописью? Теперь Альберт
Макарович ее читать будет?
– Ну что вы! Ведь ее уже читал Никодим, а он у нас
больше не работает. Но теперь рукописи Никодима переходят ко мне, так что я,
пожалуй, прочитаю ваш романчик. Как вы говорите – «Любовница снежного
человека»?
– Нет, – отчеканила Ирина, – «Случайная
жертва».
– Ах, простите, это я вас с Мымриной перепутала.
– Когда же мне к вам зайти? Через неделю?
– Что вы, так быстро мне не успеть! Давайте недели
через три…
Конечно, когда Ирина через три недели позвонила в
издательство, Раиса к чтению рукописи еще и не приступала и попросила подождать
еще неделю, потом назначила встречу. На этот раз Ирина нашла «Кириллицу» легко,
но когда она сказала охраннику, кстати, совершенно не тому, что пришла к Раисе
Перепелкиной, тот злобно ответил:
– Такая здесь больше не работает.
Парень был молодой, наглый, все женщины старше тридцати
казались ему ископаемыми, к тому же Ирина мешала ему читать газету, поэтому он
демонстративно отвернулся и стал смотреть в потолок.
Ирина, держа себя в руках, чтобы не впасть в ярость, молча
сняла трубку местного телефона и позвонила. Ей ответил гнусавый мужской голос.
– Мне назначила встречу Раиса…
– Да, я вижу у нее на столе записку. Вы Снегирева?
– Совершенно верно.
– Дайте трубку охраннику.
На этот раз комната была выстужена, как ледник. Встретил
Ирину сутулый пожилой мужчина с внешностью не то налогового инспектора, не то
инквизитора, только не Великого, а самого что ни на есть мелкого. Увидев Ирину,
инспектор сухо поздоровался, представился Игнатием Фердинандовичем и набросился
на нее с ходу:
– Прочел я ваш роман, прочел. Должен вам сказать – так
писать нельзя! Это никуда не годится! Вот вы пишете на сто четырнадцатой
странице: «Они шли пешком»! А как они еще могли идти – верхом? На самолете?
Ирина обиделась – она всегда считала себя женщиной грамотной
и с этой стороны никак не ожидала нападок.
– «Шли пешком» – это вполне грамотное, устойчивое
словосочетание!
– Кто вам это сказал? – брызгая слюной, завопил
Инквизитор.
– Борис Леонидович.
– Такой у нас не работает, – немедленно
отреагировал он.
– «Про то да се, про путь, про шпалы, про оттепель, про
что попало, про то, как с фронта шли пешком…» Это Пастернак, Борис Леонидович,
надеюсь, к его мнению вы прислушаетесь?
– Да? – удивленно спросил Мелкий
Инквизитор. – Ну может быть.
«Похоже, у него кончились все восклицательные знаки, –
подумала Ирина, – остались только вопросительные».
– А знаете, например, корабль по морю тоже идет, и
моряки говорят «мы шли в Гонолулу из Кейптауна». И при этом, разумеется, не
пешком.
– Да? Ну, это их профессиональный оборот… Ладно,
допустим, тут я не совсем прав. Но вот вы пишете на двести тридцать второй
странице «он припарковался». Это неграмотно, нужно писать «Он поставил машину».
Ирине уже давно хотелось послать Мелкого Инквизитора
подальше, но она сдержалась и только открыла было рот, чтобы терпеливо
возразить, как вдруг до нее дошло.
– Позвольте! – завопила она не стесняясь. –
На какой это двести тридцать второй странице, когда в моем романе ровно двести
двадцать страниц, и ни строчкой больше!
Игнатий Фердинандович уткнулся в папку, а Ирина перегнулась
через стол и увидела, что он читает совершенно не ее роман.
– Да что это такое! – Похоже, теперь Ирина
употребляла только восклицательные знаки.
– Ну как же, – растерянно проговорил
Инквизитор, – «След птеродактиля» – разве это не ваше?
– Конечно, нет! – Возмущению Ирины не было
предела. – Мои книги – «Случайная жертва» и «Убийство в кредит».
– А это чей же роман? А, это Мымриной… Простите,
ошибся.
– Извините, Игнатий Фердинандович, – Ирина тихо
закипала, – мои рукописи уже читали Никодим Подберезский и Раиса
Перепелкина…
– Оба они уже здесь больше не работают! – злорадно
вставил Игнатий.
– Пусть так, тем не менее уже два месяца романы
пролежали в отделе. Может быть, вы хотя бы передадите их Альберту Макаровичу,
чтобы процесс сдвинулся наконец с мертвой точки?
– Почему именно Альберту Макаровичу? – с тонкой
усмешкой осведомился Инквизитор.
– Но ведь он начальник отдела, этого… самотека?
– Уже нет, – радостно сообщил Игнатий, – он и
был-то не начальником, а старшим редактором, а теперь его в порядке ротации
кадров перевели на садово-огородную тематику.
– Куда?! – переспросила обалдевшая Ирина.
– Он издает всякие календари садовода, справочники
огородника, атласы сельскохозяйственных вредителей… Вот их он теперь и
редактирует.
– И как, – осведомилась справившаяся с собой
Ирина, – справляется?
– Да, вы знаете, все очень довольны. Там авторы более
покладистые и всегда что-нибудь из своей продукции приносят – кто меду, кто
кабачков, кто сельдерея…
Ирина восприняла последнюю фразу как намек и сказала,
угрожающе взглянув на собеседника:
– Если авторы огородных календарей приносят кабачки и
сельдерей, то авторы детективов должны приносить цианистый калий и взрывные
устройства.
Игнатий посмотрел на нее с испугом и отодвинул свой стул
подальше.
Такая тягомотина тянулась месяца три. Ирина сунулась было
еще в пару мелких издательств, везде принимали ее поначалу настороженно,
просили оставить рукопись и зайти недельки через две-три; потом те, кто читал
рукопись, отвечали ей более приветливо, говорили, что романы-то, конечно,
хорошие, но вот именно сейчас издательство находится на распутье и не может
начинать новую серию… вы же понимаете, кризис… войдите в наше положение…
«Почему никто не может войти в мое положение?» – думала
Ирина, вежливо улыбаясь и уходя. Третий роман продвигался медленно из-за того,
что она все время отвлекалась на бесцельное хождение по редакциям. Тогда она
прекратила бесполезную беготню и просто звонила в издательства по телефону.
После каждого такого разговора, заканчивающегося отказом, у нее час дрожали
руки и подскакивало давление.
