Но тут внезапно на кордоне послышался какой-то треск, громко загоготали гуси, заорал петух, заржали кони.
— Что это? — вскочив во весь рост, громким шепотом спросил боярин Валуй.
— Видать… Видать, заговор там был защитный… От колдовства… — растерянно ответил волхв. — Или амулеты защитные, али полынь…
— Проклятье! — не дослушал его боярин и решительно рявкнул: — Вперед!!!
Дружинники, подхватив шесты — примерно в руку толщиной и шагов десяти в длину, — ринулись в сторону крепостицы. Один, поддерживая конец, бежал впереди, пятеро — сзади. Оставшийся десяток во главе с Валуем быстрым шагом двигался в конце.
Но муромцы опоздали: над верхом частокола появились головы в шлемах, защелкали тетивы луков. В одной из атакующих шестерок упал первый дружинник — шест врезался в землю, подпрыгнул вверх, вырвавшись из рук остальных. Вскрикнул от боли еще один воин — и вся группа, подхватив осиновый хлыст, стремительно отступила.
В другой шестерке оступился один из задних ратников, об него споткнулся другой — бег замедлился, превратившись в шаг. Передний обернулся, тут же вскрикнул, упал, вскочил снова, но побежал уже не вперед, а назад, а следом и все остальные.
Времени от поднятия тревоги до начала нападения оказалось достаточно, чтобы хотя бы часть вражеских порубежников успела схватиться за оружие. Ротгкхон понял, что атака сорвалась. Но дружинникам до стены нижней крепости оставалось не больше сотни шагов, и они не остановились. Однако мелькающие одна за другой стрелы цапанули одного, второго, третий споткнулся — и еще одна шестерка повернула назад.
Две последние добрались — первый воин, подпрыгнув, уперся ногами в стену, торопливо засеменил ступнями. Остальные, напирая на шест, буквально затолкали своего бойца наверх — но там защитники встретили его копьями, толкнув обратно. Точно так же отбили и вторую попытку перемахнуть частокол. Под веселое улюлюканье булгар муромцы отступили, собравшись вокруг своего сотника возле бузины. Стрелы сюда долететь могли — но уже совсем слабыми и малоопасными. Булгары это тоже знали, и нападающих не беспокоили — берегли припасы для новой возможной атаки.
У двоих из бойцов стрелы засели глубоко в ногах, одному наконечник пробил кольчугу, поддоспешник и вошел между лопаток примерно на палец, еще одному насквозь пронзил ступню. Остальные отделались порезами и царапинами.
— Кабы без колдовства обошлись, уже внутри бы рубились, — зло сказал ратник, что на отдыхе сетовал о закрытых воротах.
— Давайте еще раз! — сжал кулаки боярин. — Закройтесь!
Дружинники расхватали щиты, оставленные перед первой атакой, снова встали вдоль шестов, начали разбег. Булгары подняли луки, одна за другой басовито загудели тетивы. Вербовщик насчитал четырех стрелков внизу, и еще двое пускали стрелы сверху, из дома на холмике. Работали они быстро, щиты муромцев на глазах обрастали оперенными древками — однако теперь порубежникам удалось сбить с разбега только один из отрядов. Остальные четыре довели своих бойцов до стены и даже забросили наверх — но там храбрых воинов опять же ожидали копья, которыми булгары норовили не просто отпихнуть, а уколоть мимо щита в ноги или — с хорошего замаха, чтобы кольчугу пробить — в открытый правый бок.
Одолеть частокол не удалось — дружинники попадали назад, отступили, оставив одного из товарищей лежать возле укрепления в луже крови.
— Людей мало, боярин, — посетовал кто-то. — Напрасно на колдовство понадеялись, числом надобно было давить.
— Додавим… — Воевода передового отряда вскинул глаза к небу: — Избор, отчего небо затягивает?
— Дык, — вскинулся волхв, хлопочущий возле раненых. — Заговор, он не вечный… Еще один надобно творить…
— Так твори! Ушкуи остальные по уговору к полуночи причалить должны. В темноте могут не найти.
«На ушкуях сотня бойцов была, — мысленно прикинул Ротгкхон. — Разделить на шесть — получится, шестнадцать дружинников за раз можно перебросить. Против двадцати защитников устоят легко, а там еще полтора десятка перекинуть, потом еще… И все, взята застава».
Он достал из поясной сумки толстую войлочную тюбетейку, надел, поверх нее повязал платок, спустив завязки на затылок, пробрался ближе к воеводе:
— А ну как не успеют ушкуи, боярин? Это у нас луна светит, благо есть кому заговоры читать, а на реке, где они отстаиваются, могут быть облака и мгла непроглядная.
Боярин Валуй только рыкнул недовольно, снова обрушился на Избора:
— Давай, волхв, давай! Старайся! Мне нужен свет и мои ушкуи!
— Пусти меня попробовать, — предложил Ротгкхон. — Перемахну стену, открою ворота.
— Одному не справиться. У пятерых, вон, не выходит.
— А ты рискни! Хуже не будет. Вели только двоим ратникам меня во время пробежки щитами прикрывать, чтобы стрела в лицо не попала. Ну, и на шест вместо пяти десять воинов поставь. Уж прыгать так прыгать!
— Ладно, коли ты таков удалец, то пробуй, — не стал спорить воевода. — Велига, подсоби Лесославу. Пусть храбрость свою покажет, коли так по сече стосковался.
— Ты бы хоть шлем надел, иноземец, — ворчливо буркнул дружинник, на чем его сочувствие и закончилось.
Он отвел Лесослава к одному из отдыхающих в ожидании подкрепления отрядов, отдал необходимые распоряжения. Ротгкхон поднял тонкий кончик ствола, взял его справа под мышку, опершись на кончик левой ладонью и прижав ее еще и правым кулаком, в котором сжимал свое неизменное боковинное копье.
— Готов? — подошли двое незнакомых ратников, подняли круглые щиты, прикрывая Лесослава и себя от стрел.
Шест дрогнул, толкнул вербовщика вперед, и тот послушно побежал, приноравливаясь к толкающей лесине. Ратники мчались рядом, тополиные диски трещали и гудели от множества попаданий. Ротгкхону даже показалось, что часть стрел пробили толстую, в два пальца, древесину — острия граненых наконечников, вздыбив белую щепу, слегка высовывались изнутри. Хотя, конечно, целились лучники не в щиты, а в людей, надеясь попасть в ноги или головы. Однако сделать это оказалось не так-то просто…
Промчавшись через открытое пространство, Ротгкхон подпрыгнул, уперся ногами в бревна частокола, побежал по ним, перенеся весь свой вес на упругий шест. Усилия десяти человек забросили его на четырехсаженную высоту легко, словно пушинку — но тут храбреца ждали острия копий, злобно, до хруста костей и онемения мышц ударивших его в бока. Вербовщик, втянув голову в плечи, продолжал опираться на шест, пока тот не швырнул его еще выше, через головы защитников. Ощутив еще два смертоносных удара в спину, Ротгкхон отпустил лесину и упал вниз, на узкий, всего в шаг, помост, задел его плечом, грохнулся ниже, на утоптанную землю, кувыркнулся пару раз по ней, выронил боковину, тут же схватил снова и поднялся на ноги, оглядываясь по сторонам.
Рядом оказалось двое мужиков — в латных доспехах, но без копий, с охапками сена в руках. Видимо, таскали его к сигнальному костру, чтобы горел жарче и дымнее обычного. На муромского ратника они смотрели не то что без опаски, но даже с жалостью: после такого падения и нескольких ударов рогатин люди не выживают. Прежде чем они осознали ошибку, Ротгкхон широко взмахнул вдоль самой земли своим боковинным копьем, подрубая длинным лезвием ничем не защищенные ноги, и кинулся к воротам.
