Его команда шарила вокруг, восстанавливая картину боя. Нападавшие забрали трупы своих с собой — те, до которых сумели добраться, но не стали возиться с трупами аршей. Молодой боец в легких доспехах охранника все еще сидел в расщелине, привалившись к стене. Арбалет валялся рядом, но ни одной стрелы в колчане не осталось, зато тонкая стрела с белым оперением торчала между его бровями. Второй охранник, постарше, с лицом, покрытым старыми шрамами, лежал на спине с ятаганом в руке — стрелы пробили шею и правую руку у самого плеча, но оружие он держал крепкой смертной хваткой. От третьего остались еле узнаваемые куски тела и голова, застрявшая между камнями высоко над дорогой; дождь смыл с нее кровь, сделав похожей на часть раскрашенной деревянной статуи.
— Что-то мало их, — сказал Красавчик, оглядываясь. — Даже если считать того… руки…
— Так и должно быть, — отозвался подходящий Клык. — Остальные — там, — кивнул он в сторону засыпанного прохода. — Надо думать, пока охрана вела бой, увели из зоны женщин с детьми, ученых и работяг, а потом взорвали вход, чтобы кое-кто обломался… Из любого пещерного сектора есть несколько выходов — не обо всех же гад знает… Досадно.
— Из-за того, что помахаться не вышло? — спросил Мелкий, которому, судя по лицу, тоже было досадно.
Клык усмехнулся, не удостоив его ответом. Бойцы собрались вокруг него.
— Надеялся, что нас примут, если в драку ввяжемся? — спросила Шпилька.
— Не то чтобы, — хмуро ответил Клык. — Думал, тут уцелел кто-нибудь. Думал, если сможем чем-то пригодиться, то пересидим в здешних горах какое-то время. Может, хотя бы бальзама у них прикупим и настоя… доспехи поменяем… Мне не больно-то хочется с такой, как Крыса, на человеческий патруль налететь — тяжелая и не экипирована толком.
— Я еще легкая, — возразила Крыса. — Мне еще долго ходить. Панцирь раздобудем. Что вообще может мне повредить, у меня вся родня бойцы, а тот, он среди войны зачат и родится среди войны, я сама так родилась, ничего с ним не сделается… Да, Пырей?
Пырей дунул ей на макушку; выглядел он невесело:
— Дурочка… все равно надо местечко присмотреть потише. И потом, вам же жратва нужна хорошая… вот помрет он с голодухи…
— О чем разговор, не пойму? — хмыкнул Хорек. — Так рассуждаете, будто нам несколько пещер предлагают в личную собственность и гарнизон для охраны! Спокойно или беспокойно, а добираться домой все равно придется…
— Всюду враги… — задумчиво пробормотал Паук. — Плохи дела… Я тогда думал — может, ту пещеру осмотреть, нашу, где мы ночевали. Вдруг она соединяется с жилыми секторами где-нибудь…
— Нет, — отрезал Клык. — И не пори чушь, никакая она не наша. На земле с чужаком непременно будут разговаривать, но под землей нынче могут убить молча, сами знаете. То, что шляется по чужим подземельям, считается гномами и отстреливается без разговоров. Все. Я решил. Пырей, там, на склоне, сидит мертвый лучник, примерно Крысиной комплекции, снимите с него доспехи, пусть ее пузо хоть что-то защищает. Вообще, мертвых надо обыскать — люди наших не осматривают. Может, у кого бальзам с собой…
— Здешние озвереют, если узнают, — возразил Мелкий.
— В благодарность мы закопаем их бойцов. Тогда простят, что мы их обшмонали. Только все надо делать очень быстро… мне тут неуютно. Бывает, гады возвращаются. И потом, если они положили глаз на пещеры… Короче, действуйте!
Никто больше не стал спорить.
Пырей помог Крысе затянуть шнурки на панцире и пристегнуть наручи. Надежная тяжесть сразу воспринялась частью тела; широкий пояс со стальными пластинами отлично укрыл живот, главную крепость Крысы — ей стало гораздо спокойнее. Она опустилась на колени и лизнула мертвого в холодную щеку:
— Спасибо, родись внуком твоего брата.
Пырей кивнул. В сумке чужого бойца обнаружились кусочки вяленой конины, полоски мягкой кожи, годные на перевязки и на многое другое, пара метательных ножей, связанная узлом-оберегом, и, самое главное, маленький бурдючок с настоем, известным врагам под именем «орочье пойло». Люди упорно считали, что этот темный, довольно густой, пронзительно горький напиток сродни их вину — на самом деле он варился из пещерных грибов и особого вида черной плесени, растущей близ подземных озер, а его действие ни в малой степени не напоминало действие алкоголя. От глотка настоя отступали голод и усталость, ускорялись движения, прояснялись мысли и появлялась странная жестокая целеустремленность — арш будто превращался в острие собственного меча, стальное, совершенно несгибаемое, стремительное и равнодушно-методичное. Напиток представлялся незаменимой вещью в бою или на марше; правда, все арши знали, что его нужно непременно закусывать, лучше — мясом, и злоупотреблять им нельзя, как бы этого ни хотелось: не чувствуя боли и усталости, пока внутренний резерв не иссякнет до дна, боец мог запросто сжечь себя живьем, просто в один прекрасный момент упасть замертво. Однако все знали также, что этим правилом легко пренебрегают в особенно ответственные моменты, если понимают, что для победы нужны все силы без остатка.
Пырей, как и его подруга, был благодарен мертвому — за эти дополнительные силы, которые могут очень понадобиться.
У второго стража Клык с Красавчиком тоже нашли чуть початый запас настоя, но бальзама у него не обнаружилось.
— Знали, на что шли, — констатировал Клык. — На смерть. Им резерв силы нужен был, а не здоровье. Хорошие ребята.
— Что нам с того, что они хорошие, — буркнул Красавчик. — Барлог побери, нам-то лекарство нужнее… еще закапывать их… совсем превратились в каких-то плакальщиков по мертвым…
— Давай, давай, кусайся, — усмехнулся Клык. — Тебя самого бросят гнить у всех на виду, допрыгаешься!
Он бы еще пораспространялся о чести и благодарности, тема хорошо ложилась на душу, но еле слышный шорох насторожил уши Клыка и заставил ноздри нервно раздуться.
— Что? — не шепнул, а только двинул губами Красавчик.
В ответ Клык очень медленно положил флягу на грудь трупа и так же медленно обернулся, раскрыв вперед пустые ладони.
— Я тебя чую, — сказал он в густые кусты, торчащие между двух замшелых валунов. — Твоих бойцов тоже чую. Выходите.
Красавчик вздохнул и сел, положив руки на колени.
Из-за кустов выбрался совсем молодой арш, одетый в роскошную широкую куртку из гнедой лошадиной шкуры, накинутую поверх легкого панциря, в штаны из мягкой кожи и высокие башмаки. Его лицо, усталое, но удивительно свежее по сравнению с бойцами Клыка, еще выражало напряжение и нервозность, хотя арбалет он уже опустил. За франтиком показались еще двое, не старше Мелкого; их одежда и вооружение явно выдавали гражданских — в лучшем случае, охотников.
— А ты немало стоишь, ворюга, — сказал франтик. — Чуешь… с подветренной стороны?
— Я не ворюга, — возразил Клык, выпрямляясь. — Мы заплатим, раз есть живые. Мы слышали взрывы вчера вечером, но из-за перевала, потому в драку и опоздали.
