— По-моему, у тебя все получается слишком просто, — улыбнулся Дэни.
— А что тут сложного? Твари — они твари и есть. Заманили и использовали.
— Хорошо. Допустим. А кто тогда — сами эльфы?
— Лешачка, — констатировал Паук, пожав плечами.
— Одна она?!
— Нет, наверное. Но она-то точно… Знаешь, Эльф, я ведь не в курсе, кто там в этом поганом лесу еще живет. Может, там еще толпа всякого сброда…
— Толпа. Поэты, менестрели, художники. Личная свита Государыни… Да, они — настоящие эльфы, я думаю. Они ведь, кроме чар и чудес, которые вам так не нравятся, еще создают красоту и гармонию, Паук. Они — созидатели, а я-то так… смазка для клинка, как ты говоришь… Послушай, Паук, а может, они имеют право на то, что делают? Ведь они не просто так издеваются над кем-то из людей — им нужно, чтобы кто-то защищал красоту. Чего стоит поэт в бою? Его же убьют в первые же минуты…
— Угу. Они имеют право тебя ловить, отбивать тебе мозги, отводить глаза и посылать на смерть. Здорово.
— Дико звучит. Но, с другой стороны, чем я так уж ценен? Деревенский какой-то там плотник… Что такое моя жизнь по сравнению с Пущей?
— Угу. Что такое плотник какой-то, кузнец там, солдат — рядом с ними, вечными? Все равно ж подохнете рано или поздно, так лучше за них, чем просто так. Да? Хорошо они устроились: гномы на них работают, вы за них воюете, а они — знай, песенки поют…
— Слагать стихи — это работа, Паук.
— Тяжелее, чем драка насмерть?
Дэни, исчерпав аргументы, двинул Паука в бок. Тот ухмыльнулся, почесал за ухом и сделал молниеносный выпад. Дэни осознал, что прижат спиной к пожухлой траве и мху, раньше, чем успел среагировать, и дернулся, довольно безнадежно попытавшись освободиться.
— Человек! — фыркнул Паук и отпустил его руки. — Трепотни много, а толку мало… а если серьезно, ничего ты еще не взрослый. Я не знаю, как получилось, что тебе все еще семнадцать лет… ну пусть даже двадцать, это мало меняет, но ты не вырос за эти годы. У тебя мускулы, будто у детеныша.
— Паук, видишь ли, — произнес Дэни уязвленно, — я только что был болен. Я участвовал в стольких битвах, я умею сражаться, а ты…
Паук рассмеялся.
— Похоже, твоя прежняя сила — это тоже эльфийская чара, — сказал он. — Не расстраивайся, наверное, подрастешь еще. Все-таки вот шерсть на морде появилась…
— Гад ты, Паук, — огрызнулся Дэни и, не выдержав, тоже усмехнулся. — С тобой не поспоришь. У тебя слишком тяжелые… доказательства.
— Угу, — сказал Паук и стал смотреть в небо.
Часть третья
…Больше не будет больно и плохо —
Сегодня не кончится никогда!
Между выдохом каждым и вдохом
С неба летит звезда,
Гаснет звон последнего слога —
И шкатулка вопросов пуста.
Больше не будет больно и плохо —
Сегодня не кончится никогда!
Flеur
Из обычного человеческого самодовольства я начинаю эти записки воспоминаниями о том знаменательном дне, когда мне удалось навалять Задире по первое число.
Он так мне надоел своими постоянными мелкими цеплялками относительно человеческих боевых возможностей, что в конце концов я вызвал его на официальный поединок при огромном скоплении веселящейся публики. Нас вооружили деревянными мечами, выстроганными лично Хромым Псом для обучения подрастающего поколения, а происходило это эпохальное действо в Круглом зале, где обычно собирались для тренировок дети и подростки.
Хочется написать, что я сделал Задиру одной левой, но ради жизненной правды сознаюсь: в ходе боя устал как собака, а впоследствии оказалось, что синяков у меня многовато. Самый роскошный синяк мой юный друг соорудил не мечом, а рукой, разместив на моей потерявшей эльфийскую изысканность физиономии — на левой стороне челюсти. Так что саркастически хохотать было довольно-таки больно.
Грустно признав, что Задира сильнее меня физически, радостно отмечаю, что мой боевой опыт и быстрота реакции это несколько компенсируют. Я его обезоружил и приставил клинок к горлу; по местным правилам это означает «убит» и считается чистой победой.
Когда я подал ему руку, помогая подняться, он сказал:
— Круто, Эльф. Но это у тебя рука как-то в невозможную сторону поворачивается. К такому привыкнуть надо. Я, знаешь, редко рубился с людьми, которые действительно что-то могут.
Я ответил, почти польщенный:
— Мы можем рубиться хоть каждый день, если хочешь. Привыкнешь. Ты — очень интересный противник, Задира. Совсем не простой.
Задира ухмыльнулся. Я трепанул его по плечу, выражая самое дружеское расположение.
Наши приятели, любовавшиеся поединком, изъявили свое восхищение победителем визгом, пинками и хихиканьем и стали потихоньку расходиться. Мои будущие спутники пронаблюдали за нашим боем с профессиональным интересом. Клык одобрительно ухмылялся, Паук очередной раз двинул меня по спине в виде признания заслуг; Ястреб щурился и морщился, но кивнул. Шпилька великодушно подошла понюхать меня в щеку, но лизнуть, конечно, побрезговала.
— Ты неплохой парень, Эльф, — сказала она, лукаво поглядывая на Задиру. — Иногда прямо жаль, что у тебя рожа такая страшная.
Комар тут же заверещал:
— Шпильке Эльф нравится! — и был укушен уязвленным Задирой за ухо.
Пока они выясняли отношения, ко мне обратился Паук:
— Ну, чего, — произнес он совершенно удовлетворенно. — Ты вроде пришел в норму, Эльф. Все считают, что можно отправляться. Не передумал?
— Я давно передумал, Паук, — я едва удержался от живописного вздоха типа «скорбящий Перворожденный». — Не хочу я идти, совсем не хочу. Но точно знаю, что нужно — мне самому нужно и вам нужно.
— Наверху погода очень хорошая, — сообщил Паук. — Дороги подсохли, тепло. Перерыв в войне закончен, по-моему. Вот-вот люди сюда снова притащатся. Хорошо бы до лета успеть.
— Как скажешь, — сказал я. — Хочешь, пойдем уже завтра. Ястреб по-прежнему рвется в бой?
— Нас четверо будет, — объявил Паук. — Как обговаривали. Мы с Ястребом, Задира и Шпилька. Нормальная команда, как думаешь?
— Зачем идти такой толпой?
Паук ухмыльнулся, толкнул меня плечом:
— Тебя охранять. Не пинайся, я серьезно. Смысл в том, что ты должен дойти, так? Если ты не дойдешь, то мы в лес вообще не попадем. И еще — ты должен дойти не один, а то на месте крышей двинешься. Вот тебе и резон: из четверых бойцов хоть кто-то уцелеет, чтобы проводить тебя до места, помочь выбраться и потом довести до дома.
Мне стало очень неуютно.
— Паук, — сказал я через силу, — мне кажется, что мы все — смертники.
