Рассовали оставшуюся еду по торбам. На всякий случай наполнили фляги водой, хотя воды вокруг хватало, тяжелый холодный дождь так и лил, не унимаясь. Проверили напоследок оружие, все затянули, попрыгали — вышли в дождь и день, уже сереющий ранними сумерками.
В первые же десять минут шаг превратился в размеренный бег обыкновенного марша. Ровный шум дождя сглаживал все звуки, его сырой запах царил над горами, уложив все прочие запахи, но арши все равно принюхивались и прислушивались, легко отодвигая ветки с листьями, уже подернутыми ранней ржавчиной осени.
Они сразу вымокли и перестали об этом думать. Теперь их грело быстрое движение, пища, съеденная накануне, и спокойная решимость. Надеялись быть на месте ранним утром. Надеялись, что это не будет совсем поздно.
Как всегда на марше, их мысли вошли в определенную и привычную колею. Никто не думал о том, что ждет отряд по прибытии на место. Все глаза читали мокрые заросли, каменные насыпи, уступы скал и жидкую грязь под ногами, как развернутый манускрипт, выискивая в неразборчивых, полусмытых дождем строчках опасные намеки; все уши нацеливались на малейший звук, несущий опасность и смерть, — скрип тетивы, стук копыт, покатившийся камень, лязг металла, дыхание, голос; дождь, как серый фон, оттенял и скрадывал собой все.
Тропинки в густых зарослях на склоне отыскивались с трудом, и размытая глина скользила под башмаками — на сложных местах арши хватались за ветки и каменные выступы, чтобы не скатиться вниз, а кое-где приходилось карабкаться едва ли не на четвереньках, но все вокруг было спокойно. Враги не рвались в эти горы, труднодоступные и, несмотря ни на что, больше принадлежащие побежденным, чем победителям, — пока было светло, бойцы видели внизу за пеленой дождя пестрые лоскутья возделанных полей, которые уже начали убирать, и далекие населенные пункты, но никто, кроме жаб, мокрых взъерошенных птиц и дождевых червей, не встретился им в пути.
Темнота опустилась рано. Ночь пришла такая темная, что узкие щели орочьих зрачков расширились во весь глаз, но все равно с трудом ловили жалкие капли света. Едва различая дорогу глазами, бойцы положились на чутье и слух, выбирая направление по внутреннему, никогда и нигде не подводившему аршей, странному чувству, похожему на компас, встроенный в душу. Этот компас помогал существам их расы ориентироваться в кромешной тьме и лабиринтах любых пещер, безошибочно находя дорогу там, где человек или эльф безнадежно заблудились бы в течение пяти минут; вот и сейчас, в дождливом мраке, бойцы точно знали, куда следует бежать, чтобы на рассвете выйти точно к цели.
Дорога, показавшаяся бы страшным кошмаром любому другому двуногому обитателю мира, встряхнула аршей, заставила их собраться и сосредоточиться, заострила чувство партнерства, как всегда происходит в стае хищников, готовящихся напасть, но почти не утомила и уж точно не напугала. Звуки окружающей темноты не несли никакой угрозы; от обрывов веяло особым странным сквозняком, а неустойчивый камень под ногой компенсировался протянутой рукой товарища. Арши молчали, погруженные в наблюдение за всем окружающим, но это не мешало им моментально реагировать на звук изменившегося дыхания или сбившихся шагов бегущего рядом — как всегда в подобных случаях, отряд становился перед боем неким сплоченным целым.
Они бежали всю ночь; на рассвете под ногами появилась каменистая, но довольно ровная дорога, идущая вверх, — отряд вышел к перевалу. Светало. Дождь поредел и теперь еле моросил. Время от времени кто-нибудь из бойцов встряхивался, пытаясь чуть обсушить волосы, но это был скорее инстинктивный, чем по-настоящему полезный жест.
Когда белесый рассвет уже пробивался сквозь каменную стену облачности, дорога вильнула, и запах, который больше не отгораживала скальная гряда, обрушился на ноздри всех вместе со встречным ветром. Клык остановился, а за ним и остальные.
Запах не оставлял ни сомнений, ни надежд.
— Ну вот… пришли, — пробормотал Паук.
— Подойдем поближе, — сказал Клык, нагнулся и принялся рассматривать на мокрой дороге глубоко врезавшиеся в мелкий щебень следы подков. — Вот, видели это?
Арши занялись изучением следов. Шпилька и Мелкий нагнулись, чтобы их понюхать; дождь почти смыл запах, но чутким носам хватило его еле заметного остатка. Шпилька сморщилась и чихнула. Мелкий сплюнул сквозь зубы:
— Я думал — просто люди…
— Вот интересно, — протянул Красавчик, — этим-то что в горах надо?
— Этим везде надо, — сказал Клык. — Они расширяют владения. Думаете, они не интересуются пещерами, где есть рудники, лаборатории и все такое? Зря так думаете. Вспомните Черные Провалы.
— Оттуда… — задумчиво произнесла Крыса, присев на корточки и трогая следы пальцем. — Из леса. Лошадь тяжелая… Под кем-то лошадь убили… или труп везли… или…
— По-моему, просто люди с ними тоже были, — сказал Паук. — Великоват отряд… Хотя… кто знает, сколько их теперь!
— Пойдемте вперед, — сказал Клык. — Мне надо кое-что проверить.
Команда побежала дальше, в направлении, противоположном тому, куда вчера вечером умчались всадники на подкованных лошадях — к месту вчерашнего боя.
Когда-то вход в подземелье аршей был тщательно замаскирован, как всегда делали во избежание лишних неприятностей инженеры их расы. Сейчас любой догадался бы, где находился спуск в пещеры — прежде, до битвы.
Только теперь спуска не было.
Громадная насыпь щебня, в который рассыпались падавшие глыбы, обломков камня, искореженных кусков металла, из которого в свое время состояли ворота, выдранных с корнем и перемолотых взрывом деревьев, росших когда-то на горном склоне выше входа — все это вырастало из тела горы, как могильный холм. В ответ на сотрясение сверху сошла лавина; она содрала склон камнепадом, дорогу на перевале засыпало вывернутыми с привычных мест валунами. Пыль прибил дождь, свежие изломы камня влажно поблескивали вкусным красно-коричневым цветом…
Запах гари, гремучего студня и детонаторов почти совсем смыло дождем, остались лишь еле уловимые струйки, вытекающие из-под обломков и чуть заметно щекочущие ноздри. Зато запах крови и недавней смерти висел над уничтоженной дорогой, как туман, заставляя аршей оскаливаться и пригибаться к земле. На обочине дороги лежала убитая камнями лошадь; ее развороченный бок, вымытый ночным ливнем, выглядел куском свежей дичи, приготовленной к обеду. Между камнями торчал клок мокрой зеленой тряпки — то ли плащ, то ли часть попоны. У самой пещеры дождь моросил в сплошную кровь, маслянисто-красную, слишком алую для арша, перемешанную с лохмотьями внутренностей, источающую резкий запах чужой плоти. Рядом с кровавой лужей валялся сапог из тонкой кожи цвета топленых сливок, сшитый тщательно и вычурно, но тела нигде не было видно.
Клык присел на мокрые камни рядом с насыпью над входом. Две руки цвета зеленоватого воска, судорожно зажавшие в кулаки песок и мелкую щебенку, виднелись из-под обломков, левая — по запястье, правая — почти по локоть, но несколько тяжелых глыб совершенно скрыли от взгляда остальное. Капли дождя стекали между пальцами по мертвой коже безразлично, как по траве. Клык, скрывая смерть от глаз, принялся сгребать на руки убитого арша рассыпавшиеся обломки камня.
