Роман подошёл к табурету и пнул по нему ногой.
Провод магнитофона вырвался из розетки, магнитофон с дребезгом рухнул на пол, и наступила тишина. И возникла пауза.
Роман во время этой паузы стоял, скрестив руки на груди, надменно глядя в потолок и вообще — изображая Князя Тьмы во плоти. И все успели его рассмотреть.
Свищ бросил косяк и вскочил на ноги.
— Ромка, ты чего, охерел?! — спросил он достаточно любезно, чтобы это не выглядело совсем уж убийственной агрессией. У него было благодушное настроение.
— Луна убывает, — проговорил Роман не торопясь. — С новолуния у меня будет другое имя. А ты, смертное ничтожество, можешь слушать, пока я здесь, а можешь продолжать заниматься хернёй. В последнем случае мои новые покровители не имеют к тебе никакого отношения.
На кровати прекратили, так и не кончив. Девица в дверях смотрела на Романа, как на собственную нелепую галлюцинацию.
— Именем Дамбладора, именем Геллы, под знаком чёрного козла… — подняв глаза в потолок, процедил Роман сквозь зубы. — Слышишь ли меня?
— Я? — растерянно спросил Свищ.
— У него крыша поехала, — сказала девица в дверях.
Роман не спеша подошёл к ней, взял её за руку — она смотрела с тупым удивлением и не сопротивлялась — и вспорол клыками вену у неё на запястье. Девица задохнулась — и издала пронзительный вопль. Роман сделал несколько быстрых глотков и отпустил её, облизывая губы.
— Ты совсем сбрендил?! — взвизгнула девица, пытаясь зажать рану.
— Прах у Его ног, благодари, что я тебя не убил, — бросил Роман презрительно.
— Ты чего, а? — спросил незнакомый рыжий и волосатый с кровати, путаясь в джинсах.
— Он считает, что вы, уроды, вместо служения только коптите небо и ублажаете свои ничтожные тела, — изрёк Роман так весомо, как только смог. — Я умолял Его дать вам шанс — и Он снизошёл. Вы должны измениться, иначе умрёте.
— Кто — он? — пробормотала толстуха с кровати севшим голосом.
— А то ты не знаешь!
Стало очень тихо. Заткнулась даже раненая девица. Они догадались — кто, хотя Роман и не называл никаких имён.
Они были — его старая сатанистская компания. Он отлично знал, куда пойти, и что там сказать.
Потом Роман сидел на единственном в квартире стуле со спинкой. Его белая рубашка сияла в сумраке страшной кухни, как прожектор. Перед ним на столе стоял гранёный стакан с кровью тощей девицы, из которого он неторопливо отхлёбывал, будто в стакане было дорогое вино.
Тусовщики стояли вокруг, прижимаясь спинами к стенам. Укушенная девица сидела на полу в углу и мотала головой — её мутило. Две неукушенных девки лепили разнокалиберные свечные огарки на крышки банок из-под пива.
Роман вещал. Он чувствовал себя Вечным Князем в родовом замке и был в ударе. Его глаза светились красным так, что на стакане с кровью виднелся явственный багровый отсвет. Это свечение вкупе с отсутствием отражения уже привели всю ошалевшую компанию в благоговейный ступор. Чудовищная чушь, которую Роман принялся нести, воспринималась в этой связи, как чистейшая истина.
— Демон-посыльный материализовался из тумана у меня на глазах, — надменно и медленно говорил Роман, созерцая закопчённый потолок. — Он имел вид бледной девы с рысьими клыками и крыльями летучей мыши за спиной, но голос… Представьте себе некий потусторонний шелест…
— Нездешний шелест… — прошептала толстуха в экстазе.
Роман снисходительно кивнул.
— Да, нездешний. Демон опустился на землю, и вокруг него появилась арка синего огня, а за ней клубился кровавый дым…
— Нездешний? — спросил рыжий.
— Да разумеется, нездешний! Прекратите уже меня перебивать! Так вот. На асфальте появился кровавый ручей, и я перешагнул его, и демон протянул ко мне руки. У него, в смысле — у неё, вместо пальцев были когти, сияющие, как опалы… А потом она поцеловала меня, и у её губ был привкус крови, а дышала она ледяным ветром. И шелест внутри моего сознания сообщил, что я избран силами Мрака и Хаоса их вечным голосом в нашем мире…
Роману заворожено внимали. Слово «Вечность» поразило компанию примерно так же, как и самого Романа — при жизни. Чудеса — сильная вещь, даже если тот, кто творит чудеса, откровенно врёт. Но ведь это надо доказать…
Толстуха зажгла последнюю свечу и выключила электричество, кухня погрузилась в таинственный полумрак — и врать стало ещё проще…
Под утро, в теплаке, Роман, согретый кровью и верой, развалясь на драном диване, инструктировал свою свиту.
— Начнём, пожалуй, с тебя, Васенька. Тебя я покажу сразу. Ты будешь демон-телохранитель. Больно уж у тебя рожа подходящая… пока. Короче: никаких «ептыть», понял? Ко мне обращаться только в крайнем случае и «мессир». Запомнишь?
— Да чего я, совсем? Запомню, еп…
— Вася, ещё раз — и попрощайся с карьерой.
— Ладно, ладно…
— Не «ладно», а что-нибудь типа «я это исполню, мессир». И без самодеятельности. Хочешь жрать свежую кровь каждую ночь — изволь делать всё красиво и точно. Понятно?
— Да понял, понял, не дурак…
— А я? — обиженно спросила Ира.
— С тобой — хуже. Инфернальности в тебе — как на еже гагачьего пуха. Демоном ты не будешь.
— Но почему?!
— По кочану. Рожей не вышла. Пока я буду тебя кормить. Ты должна начать выглядеть, как живая девица, понимаешь? Вот когда придёшь в соответствие, тогда я тебя и представлю. Ты будешь — посвящённая, моя преданная поклонница, которую я за хорошее поведение взял в Инобытие. Поняла?
— Нет…
— Будешь ходить за мной, заглядывать мне в рот и отвечать на вопросы в том роде, что я тебя сделал вечной, сильной, счастливой — и всё в таком духе.
— А… понятно.
— Чудненько. Завтра будут живые кролики и человеческая кровь. Свеженькая, от живых людей. Молитесь, молитесь на меня, предводитель!
И Роман с удовольствием пронаблюдал, как на рожах упырей появилось то же самое выражение благоговения и восторга, с каким на него час назад любовались смертные…
Милка рассматривала свои руки.
Руки никогда не были её сильным местом. Она постоянно грызла ногти, обгрызая заодно плёночки и кусочки кожи вокруг, сдирая всё, что можно было содрать зубами — может быть, поэтому ногти были покрыты какими-то буграми и трещинами, выпуклые и скрюченные, как птичьи когти. Отсюда у Милки имелась неистребимая привычка сжимать руки в кулаки, пряча от взгляда кончики пальцев. Но даже если бы ногти были хороши — на жалких пальчиках, коротких и кривых, при широкой красной ладони, при синих венах, выпиравших из весноватых запястий, как верёвки…
Теперь руки выглядели иначе. Просто удивительно, насколько иначе. Ногти будто отполировали и покрыли дорогущим французским лаком в пять слоёв, бугры исчезли, пальцы вытянулись и выпрямились — а этого уж никакими ухищрениями нельзя добиться — и голубые жилки просвечивали через побелевшую кожу, как у аристократки.
