— По-моему, мне не идет этот цвет, — обратилась
она к Маркизу, — может быть, померить еще бордовый?
— Уходим отсюда быстро! — крикнул Маркиз. — Я
потом тебе все расскажу!
— Я тоже.
Маркиз удивленно взглянул на напарницу, но задавать вопросов
не стал. Пробегая мимо кассы, он бросил кассирше деньги: жульничать по мелочи
было не в его правилах. Кассирша сидела за своим окошечком в полной прострации,
наблюдая за происходящим в зале. Увидев перед собой деньги, она на время
опомнилась и закричала:
— Постойте, постойте, а чек? — Но странные
покупатели уже выскочили из магазина.
На улице Маркиз быстро свернул в первый попавшийся проходной
двор и на бегу в двух словах рассказал Лоле о появлении киллера.
— Значит, нам не удалось оторваться от них, —
сказал он, — непонятно только, почему он выстрелил не в тебя, а в твою
соседку.
— Все понятно, — ответила Лола, стараясь не
сбиться с шага. — Когда я переодевалась в кабинке, увидела на своем
свитере «жучок», и я только теперь догадалась, когда они успели его прицепить.
Еще в бистро привязался ко мне какой-то тип. Я-то подумала — выпил парень и
познакомиться хочет. А он облапил да «жучок» незаметно и прилепил. Это явно был
радиомаяк, они следили за ним, потому нам и не удалось сбить их со следа. Я
отцепила маячок от свитера и подсунула его в соседнюю кабинку. Там была такая
маленькая щелочка...
Потом туда зашла другая женщина... Но я не хотела ничего
плохого, думала, мы уйдем, а они за магазином будут следить...
— Да, не повезло ей... Но теперь, — Маркиз подвел
итог, — мы можем оторваться от преследования. Если, конечно, на нас нет
еще одного маяка. Ну ты-то переоделась, так что можно считать, что чиста, а вот
я...
— Да негде им было еще и на тебя маяк цеплять! К тебе
же никакая девица не липла!
Тем не менее Лола осмотрела его одежду, прощупала швы.
«Жучков» они не нашли.
В дверь Кузьмича позвонили. Старый барыга кряхтя прошел по
коридору, посмотрел в глазок. Увидев знакомое лицо, загремел запорами.
Этот человек — средних лет, с длинными темными волосами и
слишком яркими, блестящими глазами не нравился Кузьмичу, вызывал у него чувство
недоверия и опасности, но дело есть дело, а в окружении Кузьмича ангелы
попадались так же часто, как орхидеи в Антарктиде.
— Проходи, — кивнул барыга гостю, — есть
кое-что для тебя.
Войдя в кабинет, он выставил на стол несколько бронзовых
канделябров, потемневшую от времени медную жаровню, бронзовую кадильницу — ту,
что Сверчок притащил из квартиры старого профессора.
— Вот погляди, — проскрипел Кузьмич, всячески
изображая старческую немощь, — может, что пригодится..
Гость брякнул бронзой, повертел в руках кадильницу:
— Это возьму.
Отложил еще жаровню, полез в карман за деньгами, и вдруг
взгляд его упал на немецкий буклет, который выглядывал из-под старинного
фолианта на краю стола. Гость ловко выхватил буклет и уставился на старика
пристальными, немигающими яркими глазами:
— Вот что у тебя есть! А когда они прилетают?
Кузьмич потянулся было рукой к ящику стола, где лежал верный
«вальтер», но вдруг расхотел, им овладела тусклая, безвольная слабость,
стариковская болтливость, и он начал говорить, говорить...
Когда Кузьмич пришел в себя, гостя уже не было. Старый
скупщик удивленно моргнул, взглянул на старинные, но очень точные каминные
часы. Прошел без малого час. Кузьмич сидел за столом в своем кабинете. В
квартире стояла тишина. Приснился, что ли, этот скверный гость? С чего бы
тертый, опытный старик так при нем разговорился? Да может, и не приходил никто?
Скупщик внимательно огляделся. На столе лежали деньги —
плата за медную жаровню и кадильницу профессора-востоковеда.
Значит, не приснилось.
Кузьмич тяжело вздохнул. Его охватило предчувствие
неотвратимой беды. Что же он разболтал этому длинноволосому уроду?
* * *
Слава Таракан прижался сзади к толстой крашеной тетке,
повторяя плавную раскачку вагона, стараясь не привлечь ее внимания резкими
движениями. Обычно женщины носят деньги в сумках, но эта толстуха только что
убрала большой кошелек желтой тисненой кожи в карман пальто.
Таракан засек ее возле книжного лотка на станции «Невский
проспект», где толстуха долго выбирала детектив. Там-то он и увидел ее кошелек.
Вагон чуть сильнее качнуло, толстуху прижало к Славе, и его
рука как бы нечаянно скользнула в карман темно-синего пальто.
И в ту же минуту в самое ухо Таракана жарко прошептали:
— Убери руку, дурак! Не оборачивайся!
На следующей станции выйдешь!
Слава попробовал хорошо отработанным маневром скользнуть
вниз и вбок, но железные пальцы, как тисками, сжали его плечо, а в спину ткнулось
что-то холодное и острое.
Таракан подумал, что это — нож, а уточнять ему не
захотелось.
— Не дергайся! — прошептали в ухо. — Делай,
что сказано!
Проигрывать надо уметь. Слава замер, надеясь, что в более
удачное время все же сумеет удрать.
Поезд остановился, двери распахнулись, и сильные руки
незнакомца буквально вынесли Таракана на перрон. Слава извернулся и взглянул на
своего обидчика.
Коренастый широкоплечий парень, смуглый и черноволосый,
смотрел на него с явным интересом.
— Ты, падла, чего вяжешься? — истерично взвизгнул
Таракан, когда поезд отошел и на перроне стало пусто. — Я здесь всегда
работаю, кого хочешь спроси!
Смуглый парень заговорил на каком-то тарабарском языке.
Впрочем, для Славы Таракана все языки были тарабарскими, способности к языкам и
времени заниматься ими у него не нашлось, но английский он кое-как отличал на
слух, а этот был совсем ни на что не похож.
— Че те надо? — снова попробовал Таракан
завестись. — Что ты тут иностранца разыгрываешь?
— Плохо, Слава, — с отеческой грустью проговорил
парень, — родного языка не знаешь! По карманам шаришь! А ведь ты сураи,
древний повелитель мира.
— Чего? — Слава отшатнулся от парня: послал же Бог
психа. — Что ты несешь такое? Крыша поехала, что ли?
Он снова попытался вырваться из сильных рук психа, но тот
держал его крепче любых наручников.
— Ох, Слава, Слава! — с прежней грустью протянул
тот. — Ну куда же ты собираешься бежать? Побираться да карманы чистить?
Только теперь до Таракана дошло, что незнакомый парень
называет его по имени.
— Ты кто? — спросил он растерянно. — Ты
откуда меня знаешь? Тебя что, Ахмед прислал? Так я Ахмеду плачу, без базара!
