— Ашотик-джан! Сколько лет, сколько зим!
— Простите, вы обознались.
Ашот Отстранился от нежданного знакомца, пытаясь
вспомнить," где же он его видел. Лицо вроде действительно было знакомое,
но такое нехарактерное, незапоминающееся, что память отказывалась его опознать.
— Да как же, Ашот, ты что, не помнишь? Краснодар, лето
девяностого года...
— Извините, я никогда не был в Краснодаре, — не
моргнув, открестился Ашот от ненужного знакомца, — разрешите пройти, вы
меня с кем-то перепутали.
Он отодвинул фамильярно приобнявшего его человека, купил
билет и по шатким сходням поднялся на корабль. Здесь он тихо переговорил с
матросом, отвязывавшим канат от кнехта, в воздухе мелькнула зеленая бумажка, и
Ашота проводили к капитану речного трамвая. С ним он тоже тихо переговорил,
мелькнула зеленая бумажка большего достоинства, потом еще несколько, и капитан
наконец кивнул, а Ашот, довольный результатом разговора, поднялся на верхнюю
палубу и подошел к поручням по левому борту.
Речной трамвай отошел от дебаркадера и медленно вышел в
фарватер. Не по-сентябрьски припекало солнце, по сторонам проплывали самые
красивые набережные мира, но Ашоту Арутюняну было не до этих красот; Он
напряженно всматривался в речную даль.
— Мама, мама, смотри, навстречу еще один трамвайчик
плывет! — прощебетало неподалеку создание лет пяти с розовым бантом в
волосах.
Навстречу действительно двигался второй такой же речной
трамвай. Вскоре два корабля должны были пройти недалеко друг от друга, почти
соприкоснувшись в самом узком месте фарватера.
Вдруг тот корабль, на котором плыл Ашот, сбросил ход,
остановился и понемногу двинулся назад задним ходом. Встречный трамвай
поравнялся с ним, почти соприкасаясь бортами.
На верхней палубе стоял Гена — молодой человек удивительно
респектабельной наружности, в легком летнем костюме и позолоченных очках. В
руке он держал аккуратный кожаный чемоданчик.
Гена посматривал на часы, видимо, ожидая встречи.
— Эй, Гена! Не туда смотришь! — окликнул его Ашот.
Корабли едва ли не терлись бортами и двигались теперь в
одном направлении.
Удивленные детишки толпились вдоль левого борта, глядя на соседний
трамвайчик.
Какой-то малыш подошел совсем близко к Ашоту, и тот взглянул
на него так свирепо, что ребенок с ревом умчался к матери.
— Покажи деньги! — быстро приказал Ашот.
Гена, оглянувшись по сторонам, приоткрыл чемодан, стараясь,
чтобы его содержимое не было видно никому, кроме Ашота.
Чемодан был плотно набит пачками зеленых кредиток.
— Быстро меняемся, — Ашот снял с плеча синюю
сумку, — пока корабли не разошлись!
— Э нет, — Гена прижал к груди чемодан, —
сначала покажи статуэтку.
Ашот огляделся по сторонам волчьим взглядом, убедившись, что
никто на него не смотрит, запустил руку в сумку.., и лицо его удивленно
вытянулось. Не доверяя своему осязанию, он вытащил на свет Божий содержимое
сумки.
В его руке, матово поблескивая на ярком солнце, красовался
бронзовый бюст вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
Лицо Ашота исказилось удивлением и яростью. Он вспомнил
случайную встречу на причале, вспомнил фамильярные объятия давнего знакомого..,
и вспомнил наконец самого этого знакомого.
— Маркиз, сволочь поганая! — вскрикнул Ашот, а
затем выдал такой заковыристый поток ругательств, что возникший неподалеку
мальчуган лет шести заорал от страха, а его мамаша схватила свое чадо и
потащила прочь.
— Это что — шутка? — холодно осведомился Гена и
полез в правый карман пиджака. — Ты хорошо подумал, прежде чем так шутить
с нами?
Ашот взревел, перегнулся через перила речного трамвая и
попытался дотянуться до вожделенного чемодана, который уже почти был в его
руках. Гена вытащил руку из кармана. В этой руке был не пистолет, а всего лишь
белый платок. По взмаху этого платка притаившийся на юте корабля снайпер нажал
на спусковой крючок. Выстрел из пистолета с глушителем был не громче хлопка
ладони. Ашот Арутюнян, слишком сильно перегнувшийся через перила, охнул и
полетел в узкий зазор между двумя кораблями. Оплаченная им остановка
закончилась, и речной трамвай, постепенно набирая ход, двинулся дальше по
своему маршруту.
* * *
В кармане барона Гагенау запищал мобильный телефон. Номер
этого телефона был известен только узкому кругу особо доверенных людей. Барон
приложил трубку к уху и сухо прокаркал:
— Здесь Гагенау!
— Господин барон, — проворковал в трубке приятный
женский голос с сильным славянским акцентом, — я очень, очень хочу с вами
снова увидеться!
— Что? — удивленно переспросил барон. — Кто
это говорит?
— Неужели вы меня уже забыли? А мне казалось — я была
вам так дорога!
— Что за чушь? Кто это говорит? — снова повторил
барон.
Он отключил бы телефон, но прежде хотел узнать, кто мог
разболтать номер его личного мобильника.
— Это я, Ламашту, — ответил чарующий голос, —
я так хочу вернуться домой! Господин Зарудный не оправдал ваше доверие.
— Что? — Барон от волнения немного охрип. —
Это не телефонный разговор.
— Я тоже так считаю, — промурлыкала
женщина. — Встретимся завтра утром в одиннадцать в итальянском кафе возле
Михаэльскирхе.
На следующий день барон, оставив свой «бентли» с шофером в
двух кварталах от места встречи, вошел в маленькое итальянское кафе. Из-за
углового столика ему помахала невероятно вульгарная девица в розовом кожаном
плаще, огромных розовых же очках и с густой копной платиновых волос. Барон
подошел к столику и слегка поклонился.
— Присаживайтесь, господин барон, — предложила
девица вполголоса и уже совсем тихо, прикрывая рот рукой, добавила:
— Я — Ламашту.
Барон, инстинктивно оглядевшись по сторонам, сел за столик.
— Меня похитили, — жалобно прошептала
девица, — а я так хочу вернуться домой, в вашу коллекцию!
— Прекратите паясничать! — оборвал ее
барон. — Статуэтка у вас?
— Допустим! — Девица перешла на более деловой тон.
— Чем вы это докажете?
На колени барона лег плотный конверт.
Он осторожно приоткрыл его и увидел моментальную фотографию,
сделанную «полароидом» — золотая ассирийская статуэтка покоилась на свежем
номере «Зюддойче Цайтунг».
— Допустим, — как эхо повторил барон, убрал
фотографию в конверт и вернул его хозяйке. — Каковы ваши условия?
Девица, снова перейдя на пискляво-жалобный тон, ответила:
