В дверь решительно постучали. Руки Элис непроизвольно поднялись к лицу. Она вытерла щеки и пригладила волосы. Ее не должны видеть такой. Она откашлялась и постаралась, чтобы голос ее звучал всего лишь заспанно:
— Кто там?
— Седрик. Элис, могу я поговорить с тобой?
— Нет. Не сейчас, — ответила она не задумываясь.
Печаль вдруг снова обернулась яростью. Вернулось головокружение. Элис оперлась о стол. За дверью была тишина. Затем опять раздался напряженный голос Седрика:
— Элис, боюсь, я вынужден настаивать. Я вхожу.
— Не надо! — воскликнула она.
Но он уже распахнул дверь, и комнату залил послеполуденный свет. Элис отпрянула и отвернулась.
— Что тебе нужно? Я пакую вещи. Скоро буду готова.
Конечно, она лгала.
Седрик был безжалостен. Он широко открыл дверь. Элис наклонилась поднять с пола рубашку — так, чтобы оказаться спиной к нему, — потеряла равновесие и чуть не упала. В два шага Седрик оказался рядом и подхватил ее. Она с благодарностью ухватилась обеими руками за его предплечье и призналась:
— У меня кружится голова.
— Это баркас плывет по реке.
И тут Элис поняла, что баркас действительно движется. В дверном проеме она увидела, как плывут назад гигантские деревья. Головокружение объяснялось тем, что у нее под ногами плавно покачивалась палуба. И оно прошло.
— Мы отчалили, — удивленно сказала она.
В это невозможно было поверить. Элис возразила Седрику и выиграла. Баркас нес ее вверх по реке.
— Да. Отчалили, — отрывисто ответил он.
— Мне жаль.
Элис удивилась произнесенным словам. Она не была виновата ни в чем и все же извинялась. Когда для нее стало естественным просить прощения, если она хотела что-то получить?
— Мне тоже, — ответил Седрик.
Он глубоко вздохнул, и Элис вдруг ощутила, как близко к нему стоит. Это почти объятие. Она чувствовала исходящий от него запах — пряный аромат мыла. Удивительно! Этот запах вмиг напомнил о Гесте, и она отступила на шаг. Странно: Гест и Седрик пользуются одинаковым мылом. Эта мысль заставила ее задумчиво нахмурить брови.
Ее размышления прервал тихий, полный сожаления голос:
— Элис, это безумие. Мы только что отправились в плавание неизвестно куда, в места, которые даже на карты не нанесены. Это затянется на недели, если не на месяцы! Как ты могла? Как ты могла так просто отказаться от своей жизни?
На нее снизошло спокойствие, а потом и радость, от которой вновь закружилась голова. А мягко покачивающийся баркас закружился вокруг нее. Седрик прав. Она оставила все позади.
— Отказаться от своей жизни, Седрик? Я с радостью сбежала бы от того, что ты считаешь моей жизнью. Часами сидеть за столом, царапать пером, жить тем, что случилось столетия назад. Обедать в одиночестве. Ложиться в постель в одиночестве.
Горечь этих слов явно потрясла Седрика.
— Ты вовсе не должна обедать одна, — хрипло проговорил он.
— Я и в постель не должна ложиться одна. Выходя замуж, женщина ожидает, что за обедом и в постели с ней будет ее муж. Когда Гест сделал предложение, я решила, что мне больше на надо бояться одиночества. Я думала, он будет со мной.
— Так Гест и так бывает с тобой, когда может. — Седрик возразил неуверенно, возможно, потому, что знал, что это ложь. — Он торговец, Элис. Ты ведь понимаешь, его занятие предполагает поездки. Если он не будет ездить по делам, то не сможет заработать и обеспечить тебе ту жизнь, которую ты ведешь…
Элис не дала захлопнуться этой словесной ловушке — слишком часто она туда попадала в первые годы замужества. Затягивающаяся петля неизбежно служила доказательством, что, жалуясь на одиночество, она думает только о себе — ночь за ночью, неделя за неделей.
— Ты не понимаешь, Седрик. Дело не в том, что он столько времени проводит в разъездах. Меня это больше не волнует. Я не тоскую по нему. Знаешь, Седрик, что хуже всего? Что я рада, когда его нет. Не потому, что мне нравится быть одной, я к этому привыкла. У меня это хорошо получается — быть одной. Когда его нет, я не думаю о нем. Я не гадаю, с кем он и как с ней обращается.
Элис внезапно умолкла. Она обещала Гесту, что больше никогда не обвинит его во лжи, никогда не выскажет ему таких подозрений. Седрик был при этом и слышал ее обещание. Элис плотно сомкнула губы.
Ее слова смутили Седрика. Элис ощутила, что он слега подвинулся, как будто хотел отстраниться от нее, но не знал, как поделикатнее высвободиться из ее рук. А она внезапно поняла, что ее подозрения небезосновательны. Сейчас у Геста кто-то есть, и Седрик об этом знает. Знает — и чувствует себя виноватым в том, что покрывает Геста. Элис решила избавить его от этой вины.
— Не переживай, Седрик. Я пообещала, что никогда больше об этом не заговорю, и сдержу слово. Меня больше не волнует, что женщины в Удачном узнают, как редко он бывает в моей постели. Если он им нравится — пусть берут. Я устала от его жестоких слов, жестокого сердца, жестоких рук.
Она почувствовала, что Седрик напрягся.
— Жестоких рук? — спросил он со страхом. — Элис, но он же не… Гест тебя бил?
— Нет, — тихо призналась она. — Нет, он никогда меня не бил. Но мужчина может жестоко обходиться с женщиной и без битья.
Элис вспомнила, как Гест схватил ее за руку, когда хотел уйти с одного вечера, а она недостаточно быстро ответила на его учтивое предположение, что пора ехать домой. Вспомнила, как он иногда забирал у нее разные вещи — не просто брал себе, а вырывал из рук, как у непослушного ребенка. Она не хотела вспоминать о том, как его руки хватали ее за плечи и оставляли синяки, как будто она могла убежать, — хотя она никогда не сопротивлялась его попыткам зачать ребенка.
Седрик откашлялся и отодвинулся от нее.
— Я давно знаю Геста. Он вовсе не плохой, Элис. Он просто… — Седрик запнулся, подыскивая слово.
— Он просто Гест, — закончила она за него. — Он жестокий человек. С жестокими руками, жестоким сердцем. Он не бил меня. У него не было необходимости. Когда ему перечат, ему хватает жестоких слов. Он может унизить меня взглядом. Он может избивать меня словами и улыбаться, как будто не понимает, что делает. Но он понимает. Теперь я готова это признать. Он точно знает, как сильно и как часто ранит меня. — Элис отвернулась от потрясенного взгляда Седрика и стала смотреть на проплывающий мимо берег. — Прости меня, — наконец сказала она. — Прости за то, что спорила с тобой и что мы плывем вверх по реке. Я знаю, это глупо и опасно. Я боюсь. Боюсь идти и боюсь того, что ждет меня дома. Но я не чувствую за собой вины. Я не отказываюсь от своей прежней жизни, Седрик. Я ищу возможность получить хоть немного жизни для себя. Мне правда жаль, что я потащила тебя с собой. Знаю: ты бы так не поступил. И я не хочу, чтобы Гест сваливал на тебя эту ответственность. Но признаюсь, я рада тому, что ты вернулся на баркас, что ты здесь. Раз я собираюсь творить безрассудства, лучшего спутника, чем ты, не найти.
