– Вот здорово!
– Да, – согласился Лоенгрин. – Только меня ничто не заставит кланяться богу с умом и повадками моего оруженосца.
Он взял выстиранную вчера рубашку, за ночь высохла, с удовольствием натянул на сильное тело, жаждущее действий, влез в стальную кирасу и начал прилаживать на себе остальные доспехи из такой непривычной в этом мире неги стали.
Нил вскочил и поспешно взялся помогать. Женщины смотрели с недоумением и обидой.
– Вам не нравится их мир? – спросил Нил.
Лоенгрин с усилием затянул пряжку потуже, вздохнул.
– Понимаешь, Нил… я вижу разницу между поучениями отца Ефимия и наставлениями отца Теогольда, хотя оба на одну и ту же тему, но я не вижу разницы в том, возлечь на ложе с вон той рыжеволосой красавицей, что справа, или вот с этой жгучей брюнеткой, что слева. Или даже с той золотоволосой, что чешет тебе спину. А ты видишь?
Нил ответил с готовностью:
– Конечно!
– В чем, просвети.
– Та рыжая, – объяснил Нил, очень гордый, что понимает больше господина, – а та вот черная!
– Это я заметил, – обронил Лоенгрин, – а насчет существенной, как бы сказать, разницы?
Нил приподнял в удивлении плечи.
– Ваша светлость, это женщины! Какая между ними может быть разница?
– Гм, – сказал Лоенгрин. – Не совсем… но вообще-то хороший ответ. Ты, как я понял, планируешь остаться?
Нил радостно подхватился.
– А что, можно?
– Будут только рады, – сообщил Лоенгрин.
– Тогда меня отсюда и сто быков не вытащат!
– Понятно, – сказал Лоенгрин. – Ну ладно, будь здоров. Вот тут еще чуть затяни, чтоб не болталось… Хорошо, спасибо! Я пошел.
Нил непонимающими глазами смотрел, как его господин, расправив плечи, уходит вольно и широко к своему коню. Тот радостно заржал, Лоенгрин вынес из сарая седло и положил коню на спину.
– Мой лорд!
Лоенгрин оглянулся, Нил подбежал с вытаращенными глазами и распахнутым в удивлении ртом.
– Слушаю, – ответил Лоенгрин и принялся затягивать подпругу.
Нил поспешно ухватился за ремни, начал сам все затягивать и улаживать, деликатно отстраняя рыцаря.
Лоенгрин сказал усмешливо:
– Да брось ты эту ерунду!.. Там вон тебя такие женщины ждут…
Нил спросил с пугливым недоверием:
– Вы в самом деле решили уехать?.. Отсюда? Где вот так все… божественно?
– Что значит решил? – перепросил Лоенгрин. – Я и не собирался здесь задерживаться, как помнишь. Или все забыл? Мне нужно объехать земли Брабанта, посмотреть, что и как, затем вернуться в Анвер.
Нил взмолился:
– Но почему сейчас?
– А почему не сейчас? – спросил Лоенгрин отстраненно. – Я христианин, а это обязывает. И я возвращаюсь в христианский мир.
– Ваша светлость, а я?
– Это у язычников нет выбора, – напомнил Лоенгрин. – А у христиан есть. Ты христианин, сам волен, вернуться ли в мир христиан или же остаться в язычестве. Заметь, я не называю это вот ни гнусным, ни развратным или развращенным, похотливым или… любым другим словом. Я просто сделал здесь остановку, дал отдохнуть коню, теперь еду мимо и дальше.
Он проверил стремена, потрепал коня по холке.
– Готов, дружище?
Конь ответил тихим ржанием. Нил метнулся от них, как ошпаренный, а Лоенгрин вспрыгнул в седло, разобрал повод.
Как он и предчувствовал, украшенная виноградными листьями арка появилась в тот момент, когда он твердо уверился, что покидает этот прекрасный чувственный мир, так и не отыскавший иных дорог.
Она заблистала холодно крупными каплями росы на листьях, словно напоминая, что по ту сторону холодно и неуютно, там еще новый дикий мир…
– Зато у него бесконечная дорога, – проговорил себе Лоенгрин, чтобы затоптать слабое чувство потери от расставания с этим гедонистическим миром. – И мы, клянусь, построим Царство Небесное…
Он был уже в нескольких ярдах от выхода из Грота, когда зеленая стена слева распахнулась, Голда выбежала обнаженная и с распущенными волосами, подбежала с плачем и прижалась с конскому боку всем прекрасным телом, вскинув бледное лицо с мокрыми от слез глазами и ухватившись за сапог с рыцарской шпорой.
– Не уходи!.. Здесь все рухнет!..
Конь остановился, прядая ушами, Лоенгрин посмотрел на хозяйку волшебного Холма с кроткой жалостью.
– Нет.
Она вскинула голову, в прекрасных широко расставленных глазах страх и отчаяние, потом мелькнула безумная надежда.
– Ты, – вскрикнула она тонким голосом, – не уйдешь?
Он покачал головой.
– Не рухнет.
– Но, – вскрикнула она в отчаянии, – ты же паладин? Ты должен уничтожить все это, так от тебя требует вера, я знаю!.. Издавна было предсказано, что однажды придет с именем иного бога великий воин в сверкающих доспехах…
– И все разрушит?
– Да!
– Наша вера ничего не требует, – ответил он мягко. – Мы сами решаем по своей совести. Иногда ошибаемся… Порой – жестоко, но это наши решения, мы за них отвечаем сперва перед своей совестью, а потом ответим на Страшном суде.
Она вскрикнула:
– И что ты решил?
Он ответил с той же задумчивой кротостью:
– Этот мир тоже создан Господом… с какой целью – не знаю. Возможно, только для того, чтобы испытывать людей. Тот, кто войдет сюда и не запятнает свою душу… станет еще крепче. Возможно, цели Господа иные, не мне пытаться их понять. Потому я, предоставленный самому себе, помолился и просил Господа дать мне совет…
Она затаила дыхание, но сверкающий рыцарь замолчал, она взмолилась:
– Скажи, что твой могучий бог тебе ответил?
Он покачал головой:
– Ничего.
Она спросила в страхе:
– Что это значит?
Он улыбнулся краешком рта.
– Господь предоставил решать самому. Потому я, как уже сказал, оставляю этот мир, ничего в нем не тронув и ничего не сломав, и возвращаюсь в мир людей. Волшебный Холм – не пропасть или болото, в котором гибнут все, правые и виноватые, слабые и сильные. Прощай.
Она вскричала отчаянным голосом:
– Но как же… предсказание?
Он покачал головой.
– Это не обо мне, точно.
Она вскрикнула в слезах:
– Но предсказан был именно великий воин на белом коне и в сверкающих доспехах!.. И безупречный лицом и телом…
