– Даже отец Каллистратий, на что уж строг, даже он признает его самым совершенным из рыцарей… из вообще всех, кого встречал в жизни. А он, как ты помнишь, прожил долгую жизнь, общался с королями и даже императорами.
– Да-да, – подтвердила Ортруда, – даже отец Каллистратий! Правда…
Она замялась, Эльза тут же насторожилась.
– Что?
– Да так, не обращай внимания.
– Нет, Ортруда, ты мне скажи! Я хочу знать все, что касается моего мужа. А это ведь касается его, не так ли?
Ортруда ответила уклончиво:
– Касается, но… ты не волнуйся, это его нисколько не порочит.
– Так что же?
– Отец Каллистратий как-то обронил, что так ведут себя великие грешники, что раскаялись и ведут праведную жизнь. Они стараются возместить все то зло, которое совершили, своими добрыми и благородными поступками. Потому Лоенгрин готов отдавать все свое, ничего не требуя взамен, потому что… – прости, это не я говорю, это говорил отец Каллистратий! – потому что когда-то он все отнимал вместе с жизнями…
Эльза спросила мертвым голосом:
– Но ведь отец Каллистратий говорит о нем хорошо?
– С восторгом, – воскликнула Ортруда. – Для отца Каллистратия это пример, что даже самые великие грешники могут раскаяться и жить даже праведнее, чем остальные люди! Отец Каллистратий относится к нему с великим уважением. Даже с величайшим!
Эльза закусила губу, мозг ее работал с лихорадочной скоростью. Наконец она сказала с загадочной улыбкой:
– Да, это многое объясняет…
Глава 18
Лоенгрин прошелся с Перигейлом по замку, выбирая, где разместить на ночь двенадцать рыцарей и двенадцать оруженосцев. При обилии помещений удалось, хоть и не сразу, выбрать самые удаленные друг от друга и так, чтобы выходы постоянно под присмотром замковой стражи.
– Вот теперь точно муха не пролетит, – сказал Перигейл с облегчением. – Да еще братья Мюнтенфэринги прибудут…
– Отлично, – сказал Лоенгрин. – Ладно, я пойду принимать присягу Тельрамунда. С таким зверем это надо делать только в главном зале и сидя на троне…
Перигейл понимающе улыбнулся. Лоенгрин пошел вниз, на лестнице к нему бросилась сияющая Эльза.
– Дорогой, – прошептала она и прижалась к нему, – ты зря от меня скрываешь прошлое. Как бы ни были твои преступления в прошлом велики, но если даже отец Каллистратий считает тебя хорошим христианином…
Он удивился, отстранил ее на вытянутые руки и внимательно посмотрел в глаза.
– Постой-постой. Что там насчет великих преступлений?
Она пересказала весь разговор с Ортрудой, добавила:
– Дорогой, я сразу хочу сказать, что я люблю тебя, какие бы великие преступления ты ни совершил.
Он помолчал, пробормотал:
– Ага, вот в чем дело. Меня подозревают в великих преступлениях…
– Но, дорогой, – воскликнула она обиженно, – не мог же ты совершать мелкие…
Он кивнул.
– Ну да, мелкие унижают. А великие… они даже и не преступления, если очень великие. Мелких стыдятся, великими преступлениями гордятся, верно?
Она сказала с облегчением:
– Верно. Так что не стыдись своего прошлого.
Он помолчал снова, наконец улыбка скользнула по его губам.
– Не стыжусь.
– Дорогой…
– Да?
– Я что-то могу сказать Ортруде?
Он взял ее лицо в ладони и внимательно посмотрел в чистые и честные глаза.
– Эльза, неужели ты не понимаешь, что эта женщина вбивает между нами клин?
Она ответила после паузы:
– Она завидует мне, однако… старается быть мне полезной. Теперь у меня вся власть, потому она старается держаться ко мне поближе.
– А ты?
– Что? – спросила она с неудовольствием.
– Что заставляет тебя держать ее в подругах?
– Она не подруга!
– А кто?
Она пожала плечами.
– Женщина, которая бывает мне полезной. Лоенгрин, у фризов женщины свободнее в обществе, потому она знает намного больше меня о мире, о королях, о придворной жизни, о новых платьях и разных хитростях, к которым прибегают женщины, чтобы понравиться мужчинам. Это так увлекательно! Я слушаю ее с большим удовольствием. Нет-нет, я знаю, что ты думаешь, но я не под ее влиянием. Нет, просто слушаю и… запоминаю. Что-то для меня совсем неприемлемо, но какие-то мелочи могут пригодиться. Разве я поступаю неверно?
Он сказал невесело:
– Мудрец пьет мудрость из всех источников, но, боюсь, у тебя еще нет старческой мудрости, чтобы определить, что нужно запомнить, а что не следует даже слушать.
Она спросила с обидой:
– А ты? У тебя есть?
– И у меня нет, – ответил он. – Но у меня были мудрые наставники.
– Ах, Лоенгрин! Ты мой наставник!
Она бросилась ему на шею, он подхватил ее на руки, Эльза счастливо вскрикнула и закрыла глаза, чувствуя, как ступеньки и стены закружились вокруг нее.
– Так слушайся, – сказал Лоенгрин настойчиво. – Ты разве не понимаешь, что требуешь от меня, чтобы я отказался от звания паладина! Увы, Эльза, опуститься до простых… людей – просто. Подниматься всегда трудно. Я это ощутил на себе, да-да. Ты уже не однажды в той или иной форме требовала, чтобы я рассказал о своем происхождении, а я, глупец, старательно делал вид, что не так тебя понял! На самом деле все уже произошло, Эльза. Мне нужно было уйти еще раньше…
Эльза вскрикнула в ужасе:
– Лоенгрин, что ты говоришь!
– Но я медлил, – сказал он с мукой, – потому что уже ощутил эту ядовитую сладость власти над Брабантом! Мне нравится, что спину гнут купцы и ремесленники, а простой люд опускается на колени везде, где я появляюсь. Даже гордые лорды Брабанта смиренно опускают взоры и клянутся выполнять мою волю строго и неукоснительно. Я – верховный лорд. По мановению моей длани поднимаются тысячи людей и двигаются, куда укажу… Я властен над их женами и дочерями…
Эльза воскликнула шокированно:
– Лоенгрин! Не вслух же о таком…
Лоенгрин бледно усмехнулся.
– В этом замке я выдержал самую великую битву в своей жизни. Надеюсь, второй раз так больше никогда не придется. Сил может не хватить.
Она вскрикнула:
– Лоенгрин!.. Но тебе нужно лишь сказать правду!
Он побледнел, в глазах появилась боль.
– Все-таки, – проговорил он потерянно, – взял верх элемент земли… Видишь, кто я, видишь мои поступки, разве этого мало, чтобы судить обо мне? Но тебе надо знать… что тебе надо знать? Какого цвета был мой щит и какой девиз на нем был раньше?.. Эльза, но разве мы не меняемся ежечасно? Разве ты не говорила мне, что стала со мной совсем другим человеком?
