Старухи переглянулись, усмехнулись. Настя объяснила:
– С ним там Меришка возится. Она фершалка, знает, что делать.
Ночью ни Мери, ни Дина, ни старая Настя не легли спать. У раненого, который так и не пришел в себя, начался жар: Мери не успевала менять мокрые тряпки у него на лбу и обтирать лицо. Дина куда-то пропала; старая Настя варила на углях в котелке настойку из пряно пахнущих трав. Дыхание раненого было тяжелым, хриплым; после полуночи начался бред.
– Пахомов, заряжай… огонь… Пахомов, чертов сын, заряжай… Обходят, лавой обходят, сволочи… – метался он на пестрой цыганской подушке. – Это казаки, казаки… Огонь, Пахомов! Ганькова… взводом послать… Отрежут, отрежут!
– Товарищ, миленький, да спокойнее же… – шептала Мери, силой удерживая его за плечи на перине. – Не отрежут, ничего… Сейчас Ганькова пошлем со взводом и в атаку пойдем, не беспокойся…
Полтора года Мери проработала сестрой милосердия в московском госпитале, и сейчас ей нетрудно было понять, что раненый вряд ли выживет. Его загорелое дочерна, заросшее многодневной щетиной лицо сильно заострилось, веки запали, потрескавшиеся губы стали сизого цвета. Перевязку Мери сделала как можно аккуратнее, но кровопотеря была слишком сильной. «Умрет…» – в отчаянии подумала девушка, в который раз снимая со лба раненого пересохшую тряпку и вынимая из ведра с водой новую. В глазах у Мери стояла зимняя ледяная ночь, малиновые угли гаснущего костра, Сенькины глаза напротив, слышался его негромкий голос: «А комроты у нас был товарищ Рябченко… Вот тоже человек стоящий, не поверишь! Я ни разу не слыхал, чтоб он на кого матом ругался! У нас в роте того не было, как в других… Вот клянусь тебе, по домам шляться, грабить он никому не давал! И если баб хватать будете, говорил, сам расстреляю на месте, сволочей, Красную армию позорите! А меня он в два дня шашкой рубать выучил, а я до этого той шашки и в руках не держал! Кабы не он – в первой же атаке положили б… Еще все хотел меня грамоте научить, даже буквы успел показать… А то, говорил, конокрад несознательный, так и помрешь в потемках, не разберешься, какая кругом жизнь начинается! Прав был человек… ни черта я так и не понял!»
За спиной послышался шорох.
– Все так же, тетя Настя, – не оборачиваясь, сказала Мери. Но юбка прошуршала совсем близко, и, скосив глаза, изумленная княжна увидела, что рядом на перину садится Дина.
– Ну, как? – коротко спросила она.
– Плохо, – шепотом отозвалась Мери. – Думаю, что к утру – все… Чем я помогу? Ни медикаментов, ни наркоза… Йода – и того нет! Бинтов из тряпок нарвали вот…
– Пуля застряла?
– Да…
– Надо бы вытащить… – Дина умолкла на полуслове.
Взволнованная голосом подруги Мери тщетно пыталась в темноте заглянуть в ее лицо. Но Дина, ничего больше не говоря, развернула на коленях небольшой сверток.
– Что это? – изумленно спросила Мери.
– Йод вот здесь, – мрачно отозвалась Дина. – Медикаменты кое-какие. Правда, немного… Это от лихорадки… И бинты вот есть.
– Но… откуда?! – всплеснула руками Мери. – Диночка! Дорогая моя, откуда же?!.
– В Рославле выменяла на папиросы. – Дина помолчала. – Так… на всякий случай. Подумала – может, в таборе кто заболеет, вдруг дети… – Отсвет костра снаружи упал на ее лицо, и Мери увидела, что подруга беззвучно, не вытирая слез, плачет. – Вот ведь как бог расположил… На этого… на это… все уйдет…
– Дина, какая же ты, в самом деле, умница! – Мери бережно взяла в руки бутылочку йода. – Помоги мне, подержишь его. Впрочем… нет, не надо, если тебе противно, я попробую сама…
– Ай, какая теперь разница… – устало вздохнула Дина. – Давай уж я подержу, а ты делай. У тебя рука легкая… Подожди, света принесу.
Она вышла из шатра. Вернулась со сковородкой, полной углей, раздула их, и по крыльям шатра взобрался наверх красноватый свет. Тени склонившихся над раненым казались в нем огромными.
– Дина, он здоровый, как медведь, держи крепче, навались всем телом… Крепче, может дернуться! Ну, с богом! Делаю!
– Дэвлэса…
[26]
Я держу… – Дина с силой прижала к перине плечи командира. Но это оказалось ненужным: то ли у Мери действительно была легкая рука, то ли раненый, находящийся без сознания, ничего не почувствовал, но он даже не вздрогнул.
Спустя несколько минут угли в сковородке затянулись пеплом, а Мери бережно завернула в тряпицу оставшиеся медикаменты.
– Теперь надо ждать, – произнесла Дина и, поднявшись, быстро пошла к выходу из шатра. Уже уходя, вдруг обернулась. – Надо его по-цыгански одеть. И форму спрятать, а лучше – сжечь. Мало ли что.
– Вот это верно, – согласилась Мери. – Я сама и сделаю утром.
– Не вздумай! – всполошилась Дина. – Что наши цыгане скажут! Ты же – девка! Незамужняя! Куда тебе мужика переодевать?
– Дина, но я же работала в госпитале… Мы с тобой там все на свете видели!
– Этим, – Дина махнула в щель выхода, показывая на палатки, – все равно, поверь мне! Пусть старухи сделают, только поскорей!
– Хорошо… Диночка, а может быть…
Но Дина, не слушая ее, быстро, почти бегом вышла из шатра в ночь. Мери закрыла лицо руками и с минуту молча, неподвижно сидела так. Затем выпрямилась, вытерла слезы, улыбнулась и потянулась за тряпкой на лбу раненого. Птица в степи смолкла. Мери вытерла мокрые ладони о юбку, прилегла на край перины, за угол подтянув к себе подушку. «Надо бы выйти из шатра, наверное, неприлично…» – подумала она. И тут же заснула.
Разбудил Мери солнечный луч, бьющий в лицо. Сначала она никак не могла вспомнить, отчего так страшно ломит в висках, так тяжелы веки и так сильно хочется спрятать голову под подушку и спать дальше. Но рядом послышался негромкий, ласковый голос старой Насти, и, вслушавшись в него, Мери подскочила, как обожженная.
– Ты пей, брильянтовый… Пей чаек, товарищ мой драгоценный, пей… Я еще налью… Давай, голову-то подержу… Симка, Танька, Динка, да кто-нибудь! За водой – бегом!
– Я сбегаю! – вскочила Мери. Голова еще кружилась спросонья, перед глазами плыли зеленые пятна. Девушка яростно потерла веки ладонью – и увидела, как старуха, придерживая голову раненому, бережно поит его из глубокого блюдца темным, остро пахнущим отваром. Глаза Рябченко были закрыты, но глотал он сам, и Мери видела, как часто, сильно поднимается его грудь. Жив!
– Значит, кризис прошел… – пробормотала она.
– Что ты там бурчишь, девочка? – не оборачиваясь, переспросила Настя. – Воды ведь обещала!
– Да, да! Я сейчас! – Мери схватила ведро и кинулась прочь.
Прямо у потухших углей снаружи она столкнулась с Диной: бледной, осунувшейся. «Верно, не спала совсем…» – подумала Мери.
– Помер? – тусклым, почти безразличным голосом спросила та.
