– Дина, милая, не ходи, – не глядя на подругу и машинально поправляя шляпку на волосах, сказала Мери. – Я постараюсь справиться одна. Не выйдет – что ж… мы сделали все, что было в наших силах, я так и скажу в таборе. Посмотри на себя, ты дрожишь, совсем валерьянка не помогла… Вдруг не сдержишься там, и тогда все пойдет прахом!
– Глупости… – Дина слабо улыбнулась. – С чего это я не сдержусь? После того, что весной было, меня, верно, уже ничем не напугать. И, понимаешь… Ты, конечно, кровная княжна, спору нет… но ведь если тебя никто не знает здесь, то могут просто этому не поверить. Они сейчас не верят никому… и, наверное, правильно делают. А меня знают все. Надин Белая все-таки… Полковник Инзовский за мной ухаживает, каждый вечер сидит в ресторане как присужденный, да и остальные тоже.
– Господи, так идем же скорей! – вдруг всполошилась Мери, хватая подругу за руку. – Мы с тобой, пока ревели да собирались, совсем забыли о времени, а уже вечер, поздно! Может, этот Инзовский давно в ресторане и ждет тебя!
– Твоя правда… – Дина спрыгнула с тротуара, увлекая за собой Мери.
Та побежала было следом, но на полдороге остановилась, сморщившись:
– Ой-й-й… Как же мне твои туфли жмут, право! А раньше один размер носили!
– Это у тебя просто нога от туфель отвыкла… босячка несчастная. – проворчала Дина. – Ничего, недолго ведь, потерпи.
Страхи девушек не оправдались: встретивший их в темноватой приемной штабс-капитан посмотрел на двух молодых дам с большим интересом и объявил, что полковник у себя.
– Окажите любезность, узнайте, не примет ли он нас, – попросила Дина, изящно опускаясь на предложенный стул. – Мы ненадолго займем Ивана Георгиевича, обещаю. Он один?
– Нет. Но я спрошу. Как прикажете доложить о вас?
– Передайте: княжна Мери Давидовна Дадешкелиани и артистка Надин Белая.
– Извольте подождать. – Штабс-капитан наконец узнал Дину, и на его усталом лице с заметно отросшей к вечеру щетиной появилась широкая улыбка. – Я уверен, что господин полковник вас примет!
В огромном кабинете с высоким потолком было сумеречно. Окна, выходящие на залив, оказались открыты настежь, тяжелые занавеси отдернуты, и свежий запах моря вплывал в кабинет беспрепятственно, разгоняя и унося на улицу сизые клубы папиросного дыма. Инзовский сидел за столом, барабаня пальцами по его затянутой старым зеленым сукном поверхности. На лице полковника лежала тень, отчего он казался постаревшим и сильно усталым. Возле окна с папиросой в пальцах стоял Владимир Бардин.
– Итак, вы его допросили? – не оборачиваясь, спросил он.
– Допрашивали, Володя, допрашивали… и вчера, и сегодня. – Инзовский хмурился, незаметно зевал. – Ей-богу, не знаю, что вам и ответить. Если б не ваше честное слово, я еще вчера выкинул бы этого цыгана за ворота. Он ничего не знает, чуть не плачет, уверяет, что не понимает, кто такие комиссары…
– Полковник, полковник! Вы когда-нибудь слышали в этих стенах что-то иное? Право, вы меня удивляете…
– Повторите, сделайте милость, еще раз. Что вам о нем известно?
– Имени не знаю, – устало, почти недовольно сказал Бардин, и было видно, что говорит он это не в первый раз. – Фамилия – Прохарин, в девятнадцатом году служил в Московской ЧК. В частности, присутствовал, когда там допрашивали меня.
– Вы уверены?
– Полагаете, такую разбойничью морду можно забыть?
– Он сам вел допрос?
– Нет, другой, некто Наганов.
– Гениально они себе выбирают псевдонимы, ничего не скажешь… Вы были раскрыты?
– В таком случае мы бы с вами сейчас не разговаривали. Разумеется, нет. Я изображал солдата-дезертира, сбежавшего из белой армии москвича, который пробирается к семье.
– Вы рисковали.
– Да, но так было проще дать им возможность завербовать себя. Их разведка работает топорно… впрочем, и наша тоже, нечего сказать. Двойные агенты за сомнительную плату – частые и печальные случаи. Полковник Батюшин, отправляя меня в Москву, предупреждал, что в случае подозрения или даже полного провала всегда есть возможность поддаться на перевербовку. Разумеется, если б во мне открыли деникинского офицера, ничто бы меня не спасло.
– Не открыли?
– Как видите… – Бардин усмехнулся. – Правильно мне еще в кадетском прочили сцену Императорского театра…
– Итак, этот Прохарин присутствовал на допросе. Почему? Его вызвали специально?
– Нет, он вошел сам. Я помню, что Прохарин сел у стола, лампа осветила его лицо сбоку. Я еще тогда подумал: или бессарабец, или цыган. Наганов назвал его по фамилии, и я убедился, что все-таки цыган.
– Поясните, пожалуйста.
– Видите ли, в Москве я жил в Грузинах, это цыганское местечко… ну, и все москвичи оттуда более-менее разбираются в цыганах. Прохарями, если я правильно помню, у них называют разного рода несерьезную шваль. Возможно, отсюда и фамилия. К тому же у бессарабца такой наверняка не было бы.
– Та-а-ак… Далее.
– А далее ничего. Он меня ни о чем не спрашивал, долгое время слушал допрос, иногда улыбался. Потом вдруг задал довольно дельный вопрос о передвижениях артиллерийских частей на Кубани…
– А вы?
– А я, поскольку изображал пехотинца, только хлопал глазами и отвечал: «Не могу знать, потому не положено». Он, помню, усмехнулся и сказал следователю: «Да киньте вы его, товарищ комиссар, сявка мелкая. Дело у меня к вам». Наганов ему сказал, чтобы подождал, Прохарин вышел… и я еще помню, как он запел в коридоре. Ничуть не стесняясь и очень громко.
– По-цыгански?
– Нет, по-русски. Причем какую-то блатную песню и… м-м… довольно хорошо. Вот, собственно, и все. Больше я его не видел, да меня и выкинули из ЧК на следующий день. Но если подумать…
Закончить Бардин не успел: вошедший штабс-капитан доложил:
– Господин полковник, к вам княжна Дадешкелиани и Надин Белая.
– Надин?.. В этот час? – Полковник невольно бросил взгляд на внушительные напольные часы, несколько минут назад отбившие восемь вечера. – Странно… Впрочем, приглашайте немедленно.
Бардин поспешно притушил папиросу в тяжелой пепельнице на столе и всем телом повернулся к двери. Инзовский наблюдал за ним с усмешкой.
– Признайтесь, Володя, что вы имели у Надин успех.
– Рад бы признаться, Иван Георгиевич, но не в чем. – Бардин шагнул навстречу входящим дамам. – Здравствуйте, Дина! Добрый вечер, мадемуазель… Боже мой, Мери?! Мери, ЭТО ВЫ?! В самом деле вы?! Вы живы, вы смогли выбраться из Москвы? Я… я глазам своим не верю! И все это время вы были здесь, в Крыму?!
– Добрый вечер, Владимир Николаевич, – с улыбкой ответила Мери, протягивая ошеломленному Бардину руку в кружевной перчатке для поцелуя. – Я… да… действительно была здесь.
