Мери бежала со всех ног. Ей показалось, что она в одно мгновение пересекла городские улицы, площадь, крутой подъем с разбитыми ступеньками и вылетела в степь. Солнце село, и лишь золотисто-багряная полоска еще не хотела тухнуть на западе, а над степью уже всходила луна. Мери неслась к ней навстречу, рваные рукава трепетали за плечами, билась красным лоскутом юбка, дробно ударяли по сухой, звенящей дороге пятки, а степной воздух, ставший прохладным к вечеру, охватывал тело, словно струи воды во время купания. «Как хорошо… как хорошо… Господи, как хорошо…» – звенело в ушах вместе с треском цикад и нежным цвирканьем сурков. Луна уже превратилась из белой в золотую и вокруг нее замигали чуть заметные искорки звезд, когда порыв сухого ветра из степи донес до Мери песню. Девушка узнала голос Копченки:
Ах, качинэнпэ, качинэнпэ брэзицы…
[51]
– Карик ту мандыр, чаворо, традэса…
[52]
– шепотом, едва преодолевая сорванное дыхание, подтянула Мери. И, подпрыгнув на месте, снова припустила во весь дух.
Впереди замелькали костры, стали видны черные тени, бродящие между ними, протяжная песня уже сменилась плясовой, и чья-то шаль парусом раздувалась у огня. К Мери сразу с лаем кинулись собаки, но, узнав ее, отбежали в сторону, а за ними налетели девушки:
– Меришка! Умереть мне, чаялэ, это же наша Меришка!
– На ночь глядя принеслась, что случилось?! Смотрите, как упыхалась! Что стряслось, дура?!
– Да ничего не стряслось, видите – улыбается! Меришка, а что, взаправду, случилось? С Динкой что-нибудь? Она там еще замуж за ихнего Врангеля не выходит?
– Ничего не случилось… Нет, Дина не выходит за Врангеля, он женат… Нет, все хорошо, я просто так прибежала… – едва успевала отвечать Мери, поворачиваясь то к одной, то к другой смуглой мордашке, а ее обнимали, целовали, без всякой нежности толкали из рук в руки, пока не дотолкали до подбежавшей Насти.
– Что стряслось, галки немытые, я вас спрашиваю?! Меришка, что?!.
– Тетя Настя, все хорошо, Дина здорова, я просто назад совсем вернулась! – поспешно выпалила Мери.
Только сейчас ей пришло в голову, что цыган может напугать ее внезапное вечернее появление без провожатых.
– А отчего же бегом бежала? – недоверчиво спросила старая цыганка.
– Так… Чтобы поскорей…
– Тьфу, безголовая! Напугала как всех! Голодная?
– Нет…
– Иди ешь, дед картошку печет.
В окружении стрекочущих наперебой подружек Мери пошла к шатру.
Дед Илья сидел у прогоревших углей, поджав под себя ноги. Увидев приближающуюся Мери, он не изменил своей позы, только длинной почерневшей палкой выкатил из углей несколько картофелин и спросил:
– Живы все в городе?
– Слава богу. – Мери размотала тряпку. – Я сала принесла.
– Умница, бабке отдай.
– Пойдем к нам, мать муки добыла, канорэ сделала, еще осталось, – потянула ее за руку Брашка, и Мери пошла за подругой.
Когда княжна проходила мимо шатра Мардо, то успела заметить, как сидящий у входа Митька поспешно встал и шагнул внутрь. Копченка, кормившая грудью сына (второй, уже насытившийся, сопел в люльке), подняла голову. Рыжий свет костра упал на заметно похудевшее, осунувшееся лицо, забился в больших тревожных глазах. Встретившись взглядом с Мери, она без улыбки сказала:
– Доброго вечера, сестренка.
– И тебе. – Мери присела рядом с огнем, посмотрела в сосредоточенное лицо малыша, трудившегося над грудью. – Как твои дети?
– Слава богу. Крестной им будешь?
– Нет, прости, – помедлив, ответила Мери. – Ты ведь меня не любишь, я это знаю. А раз так, то грешно…
– Твоя правда, – не сводя глаз с веселых язычков огня, согласилась Копченка. – Но ты не думай, я благодарность помню. Ежели что нужно будет – только слово скажи, в ту же минуту примчусь и в лепешку расшибусь. И для тебя, и для Динки. Чтоб мне детей похоронить, если вру.
– Я знаю. Спасибо. – Мери улыбнулась уже засыпавшему малышу, вскочила на ноги и бегом пустилась вслед за скрывшейся в потемках Брашкой.
* * *
Два дня Мери не ходила в город на промысел, опасаясь столкнуться с кем-нибудь из тех, кто рукоплескал ей на вечере в Офицерском собрании. Как выяснилось, она правильно поступила: возвращаясь вечером в табор, цыганки со смехом рассказывали, что их то и дело останавливали молодые офицеры и справлялись, не знакома ли им княжна Дадешкелиани и где можно с этой красавицей увидеться.
– И что же вы им говорили? – волновалась Мери.
– Ха, да что мы скажем?! Знать ничего не знаем, никакой такой княжны не видели, да я сама тебе не хуже погадаю, я не княжна, а царица цыганская, изумрудненький, позолоти ручку!
Мери посмеялась, понимая, что именно так все и происходило, и успокоилась.
На третий день она вместе с Настей и Копченкой отправилась на дальний хутор Калозовку, где старая цыганка рассчитывала добыть какие-то холсты. Вышли затемно, когда небо только едва-едва светлело на востоке, и долго шагали по пустой дороге через степь. Копченка взяла с собой обоих малышей; одного, подумав, дала Мери, и та с удовольствием несла на руках коричневый голенький, совсем легкий комочек.
Поход оказался удачным: перегадав всему хутору, продав банку снадобья от ломоты в спине, сваренного из колесной мази пополам со скипидаром, изгнав домового из хаты однорукого бобыля, цыганки добыли не только холстов, но и полмешка пшеницы, солидный кусок соленого сала и бутылку масла. Кроме того, уже выйдя из хутора, Копченка вдруг ткнула своего младенца в руки свекрови и во весь дух помчалась по пустым, заросшим полынью задворкам за петухом с роскошным, генеральским хвостом. Испуганный петух улепетывал во все лопатки, но куда ему было убежать от Юльки, которая, ловко загнав «генерала» в лопухи, навалилась на него всем телом и в одно мгновение свернула бедняге голову.
– Дура, – с сожалением сказала Настя, глядя на торчащий из-под мышки невестки сине-зеленый хвост. – Так бы, может, еще раз сюда пришли, взяли б чего, а теперь?.. Дался тебе этот длинноногий, все равно жесткий, как подошва, одни жилы!
– По нонешним временам и подошва – мясо, суп вечером сварим, – беспечно отозвалась Юлька, увязывая добычу в фартук. – Вон здоровый какой, не петух, а баран целый, на всех хватит!
Вернувшись в табор после полудня, Мери почувствовала себя до того уставшей, что даже не пошла купаться, и, наспех поплескав в лицо теплой воды из ведра, свалилась в шатре на перину и заснула. Проснулась она от монотонного жужжания над головой. Был уже вечер, тяжелая жара спала, а жужжал залетевший под полотнище шатра жук, который сердито колотился о натянутую ткань в поисках выхода. Мери встала, поймала жука, выпустила его на волю и, протирая кулаком глаза, выглянула на улицу.
