Он не видел, что произошло, ибо уже смотрел вперед; лодка сорвалась с крюков и полузатопленная, отяжелевшая, слившаяся с потоком понеслась вперед кормой. С берегов еще долбили по ней длинными очередями, взбивая воду внутри и за бортом, но было ясно — прорвался! Он перезарядил «Бизона» и на четвереньках не пошел — поплыл в носовую, вздыбленную часть, поскольку один из «канатоходцев» выпустил трос и поплыл за лодкой, быстро сокращая расстояние. В сумерках виден был лишь спасательный воротник, и по нему, как по мишени, поражаясь своей хладнокровности, Герман трижды выстрелил одиночными. Круг будто бы растворился в воде, но струи, опрокинув мертвого противника, через секунду вытолкнули его кверху задницей и понесли за лодкой.
Насквозь мокрый и тяжелый, Шабанов попытался забраться на вспоротую пулями и кошкой носовую площадку и лишь сейчас почувствовал боль в ногах, причем, одинаковую — в икроножных мышцах, и поскольку не увидел ни пробоин, ни крови, тут же забыл о ней: река становилась тише и можно было ждать новых сюрпризов каждое мгновение. Между тем лодку медленно развернуло вздыбленным и более плавучим носом вперед, а стенки каньона довольно резко расширились и значительно посветлело: вот где у них основная засада!
Но странное дело, ни над водой, ни на берегах никого не видно, разве что темный валун мертвеца все еще мелькает за лодкой в мелких, кипящих волнах…
Не смотреть назад!
После мощного, бетонно-твердого потока, зажатого в скалах, река здесь размякла, разлилась и напоминала омут, стоячий пруд — берега почти не двигались, и выждав три долгих, настороженных минуты, Шабанов забрел в корму и шевельнул доской: может, удастся прибиться к берегу. И в этот момент заметил очертания лодки на воде, прямо по курсу…
Нет, не простой лодки! По мере того, как затопленную дюральку подносило ближе, Герман все отчетливее видел белую морскую шлюпку с высокими дощатыми бортами, выгнутыми широко и плавно, чтобы держать крутую волну. Она стояла на месте, будто на якоре, на три четверти повернутая к нему бортом и — удивительно! — почти не касалась воды; скорее, парила над ней, словно была вырезана из одного куска легчайшего пенопласта. Шабанов ждал засады, и потому подплывал с пистолетом наизготовку, прячась за вскинувшимся носом лодки: в любое мгновение из-за бортов этой необычной для горных рек шлюпки могли выскочить пятнистые перехватчики. Однако расстояние сокращалось, и вместе с ним рассеивались тревога и настороженность; он чувствовал, что в странном суденышке никого нет. И будто в доказательство этому, оно неспешно развернулось носом вперед и медленно тронулось с места, на короткий миг показав пустое и тоже белое нутро. А в следующую секунду корма шлюпки задралась вверх и Герман понял, что стояла она у верхнего бьефа гремящего, пенного порога, и что начинается новый, головокружительный и смертельный спуск. Дюралька сейчас же клюнула носом, сваливаясь в кипящий на камнях поток, и будто зажиревшая, тяжелая гусыня, понеслась следом за легкой и призрачной белой шлюпкой.
Шабанов сел на переднее сиденье, почти затопленное водой, и превратился в зрителя. Он вдруг понял, что все происходящее — сумасшедший сплав по бурной реке, засады, перестрелки и эта белая, «лоцманская» лодка — его бред, очередная фантазия воспаленного и, возможно, больного сознания. Смотреть на все это можно было точно так же, как смотришь страшный фильм по телевизору, лежа на диване в полной уверенности, что с тобой ничего не случится, ибо все страсти отделены от тебя толстым стеклом экрана.
И ведь не глотал «Виру», не колол промедол, чтобы так разыгралось воображение! Значит, причина не в допингах, а в нем самом, в его мозге, где происходят неуправляемые процессы. Вероятно, причиной стало ушное кровотечение после катапультирования и последующая простуда, когда ночевал на хребте с названием Дангралас. В ухе образовалась пробка, кровь нашла проход в черепную коробку, заполнила пустоты и сейчас разлагается, гниет, вырабатывая некий галлюциноген. Воспаление попросту перекинулось к головному мозгу, в тот его отдел, который отвечает за сознание, и воспалило кору.
Нет, он не сошел с ума, есть еще способность к трезвому осмыслению обстановки, к анализу, не утратилось чувственное восприятие (а, может, и усилилось!). Должно быть, возбудились центры фантазии или мечты, и теперь он зримо и осязаемо видит то, чего нет на свете, но к чему он когда-то стремился. Хотелось ему встретить необыкновенную, таинственную женщину и в обстоятельствах не обыденных — она явилась, принесла пищу детства, горячий хлеб с молоком, и назвалась именем редкостным — Агнесса. Мечтал он с детства попасть на войну, будоражил себя выдумками, как сражается с врагами — пожалуйста, не только увидел их воочию, но и настрелялся. Боялся при этом убить человека — вон он, мертвец, так и плывет за кормой, словно наказание…
А впереди — белая морская лодка! Грезил же одно время морскими путешествиями и приключениями, даже кораблики строил, пока не перетянуло небо и пока не пришло в голову сконструировать летательный аппарат — махолет.
Немного обождать, так в следующей серии этого бесплатного кино и он появится, крылатый, с чугунным колесом!..
Шабанов думал так и одновременно как бы участвовал в действии, разыгравшемся в его воображении. Шлюпка легко держалась в пенной круговерти потока, однако вполне реально прыгала по бурунам и рыская носом, искала глубокие сливы между камнями в порогах; за ней в кильватере, грохоча днищем, с неповоротливостью и тупостью плавучего танка, двигалась дюралька, но при этом чудесно и волшебно огибала все препятствия и уходила от опасных скалистых стен береговых прижимов — все как в кино. Потому Герман ничуть не сомневался, что головоломный этот спуск непременно закончится благополучно и в конце наши победят. Сколько он продолжался по времени и расстоянию, тоже было все равно, однако будучи активным зрителем речного слалома, Шабанов с трепетным внутренним чувством отмечал, что ему невероятно интересно, что не повторяется ни одна деталь этого потрясающего путешествия. В запасе воспаленного воображения имелись миллиарды вариантов ситуаций, положений и состояний!
И вот это единственное вызывало в нем сомнение или, точнее, внутреннее несогласие: больной бред обыкновенно был навязчивым, плоским и примитивным…
Гонка за недосягаемым лидером закончилась так же внезапно, как и началась. Шлюпка вылетела из порогов на кипящий спокойный разлив и поплыла вперед, не снижая скорости, а дюралевый утюг, выплюнутый пенным потоком, сразу же за нижним бьефом притонул еще сильнее, потерял поступательное движение и медленно потянул к берегу. Шабанов вскочил, словно недовольный, обманутый зритель, однако поправить положение не смог: белая лодка скользила по омуту еще с минуту, прежде чем скрылась в темноте. И в это же время днище шаркнуло по гальке береговой отмели.
Кино закончилось, и включился свет в виде огромной луны, поднявшейся над заречной горой.
Герман выскочил из дюральки, взбежал на горку и чуть не упал; он стоял на неколебимой суше, но вестибулярный аппарат еще не освоился с новым положением, продолжало качать и трясти, словно в порогах. Тогда он сел верхом на толстое бревно-плавник и, привыкая к земле, осмотрелся: пустынный берег, кусты, примятые и изжеванные ледоходом, выше их сумрачное, непроглядное пространство, над которым виднеется озаренный луной лес на склоне горы.
