Офицерик с серьезным лицом засунул кулак в пасть лошади. Илья, придерживая голову пегого, небрежно наблюдал за этим процессом. Насчет зубов он был уверен: вчера с Ванькой Конаковым и дядей Васей они битый час выдалбливали жеребцу зубы стамеской. Дело было долгое, но возиться, безусловно, стоило. «Комар носа не подточит, чавалэ!» – радовался дядя Вася, любуясь на результаты своих трудов. Оставались сущие пустяки: вставить одру рожки в уши «для торчания», кое-где подчистить шерсть, навести печеной репой белые пятна, подчистить ваксой растрескавшиеся копыта, – и сегодня с утра Илья вывел на продажу упитанного веселого конька пегой масти в звездочках. Вдобавок повезло с покупателем: после часа стояния на морозе без почина подошел совсем зеленый кавалерийский офицерик в потрепанной шинельке, с двумя сотнями рублей в кармане и твердым желанием купить «на грош пятаков». Подобных намерений Конная площадь не прощала. Вокруг офицера и цыгана с «задошливым» конем уже столпился народ. Бывалые барышники втихомолку посмеивались в бороды, глядя на то, как Илья с Живодерки «работает военного». После первых пяти минут торга и Илья, и зрители убедились в том, что в лошадях мальчишка ничего не смыслит.
– Послушай, цыган, имей же совесть наконец! – кипятился офицерик, дергая фыркающего доходягу за ногу. – Посмотри на его бабки!
– А чего «бабки»? – обиделся Илья. – Самые что ни на есть распрекрасные! У билирины Садовской в тиятре таких ножек не увидите! А что малость бухлые, так это для устойчивости, вам же легче будет, не сбрыкнет вашу милость набок при всем параде да при начальстве! Вот помяните мое слово, барин, вы у меня после этого золотенького всю жизнь покупать станете! Даже когда генералом заделаетесь, Илью вспоминать будете! Эх, ваше благомордие, для вас, как для брата родного, стараюсь, товар со всех сторон показываю, а вы… Сто пятьдесят.
– Сколько?! – вскинулся офицерик. – Бога побойся, цыганская душа! Восемьдесят!
На коричневой физиономии Ильи сменились все оттенки недоумения.
– Прощенья просим, барин, не дослышал – сколько?..
– Ну… ну, восемьдесят пять, ну, девяносто наконец! Не арабского же скакуна ты продаешь, бессовестный!
– Не арабского, а лучше, – отрезал Илья. – И совесть мою не трожьте, спросите здесь хоть кого – Илья Смоляков по чести торгует. Ко мне с гвардейских фатер за лошадями приходят, потом оченно всей душой благодарны… А не хотите – не берите, покупатель найдется. – Илья покосился вбок и, подавая знак, лениво почесал кнутовищем в затылке. Через минуту в обход возов с мерзлым овсом к ним неспешной походкой двинулся Ванька Конаков. Столпившиеся вокруг барышники незаметно и весело перемигнулись, дали место.
Лучший кофарь Живодерки выглядел настоящим барином – длинный «польт» из дорогого серого сукна с куньим воротником, лаковый цилиндр, тросточка, скучающий взгляд из-под полуопущенных тяжелых век. Незаконный сын графа Орлова и хоровой певицы, Ванька был похож на цыгана лишь пронзительно-черными, круглыми и хитрющими глазами. При этом он считался одним из самых удачливых барышников Москвы, а аристократическая наружность не раз способствовала осуществлению наглейших сделок. Брезгливо отбрасывая тростью с дороги грязные клочья сена, Ванька не спеша приблизился к торгующимся. Барышники, переглянувшись, стянули шапки:
– Наше почтение, Иван Владимирыч. Лошадок посмотреть пришли?
Ванька не удостоил их взглядом. Небрежно отстранил поклонившегося до земли Илью, привычным движением раздвинул челюсти жеребца, окинул быстрым взглядом грудь, храпок, обрез, бегло осмотрел копыта и бабки, выпрямился и отрывисто спросил:
– Сколько?
– Для вас только, Иван Владимирыч… – завертелся, показывая все зубы в улыбке, Илья. – Сами видите – красавец жеребчик, месяц продавать не хотел, всей семьей репу жрали… Сто пятьдесят рубликов хотелось бы…
– Ладно.
– И магарыч в «Молдавии»…
– Идет.
Илья торопливо поклонился, молясь только об одном: чтобы застывший с открытым ртом офицерик не заметил пляшущих в глазах Ваньки чертей.
– Вот спасибо вам, Иван Владимирыч! И что за удовольствие с понимающим человеком дело иметь! Мне бы ваш глазок, я бы на ярмарках тысячами ворочал! Подошел, взглянул – и готово дело! Эх, беда, конька жалко… Вы его на племя пустите, через год-другой еще один заводик откроете!
– Обойдусь без твоих советов, дурак! – окончательно вошел в роль Ванька. – Ну – по рукам?
– Нет, постойте, как же так? – очнулся от столбняка молоденький поручик. – Я… я же был первым покупателем! И за ту же цену! Илья!
Илья и Ванька оглянулись на него с одинаковым выражением изумления на лицах.
– Ваше благородие, уж простите, опоздали, – обращаясь к неожиданному конкуренту, затараторил офицерик.
Илья чуть слезу не пустил от сочувствия, упрекнул:
– Говорил я вам – берите, не прогадаете… Я к вам всей душой, а вы торговаться изволили… Извините, постоянному покупателю за хорошую цену никак отказать невозможно. Ну – бьем по рукам, Иван Владимирыч?
– Нет, постой! – распетушился поручик, роняя в смешанный с овсом и навозом снег новенькую фуражку. – Я не желаю отступать! Ты просил сто пятьдесят? Сто пятьдесят пять!
– Сто семьдесят, – небрежно уронил Ванька, глядя в сторону. Его сощуренные глаза горели зеленым продувным огнем.
– Сто семьдесят пять!
– Сто восемьдесят.
– Сто девяносто пять! Двести! Двести рублей! – Юное, с легким пушком на щеках лицо офицера побледнело, широко открытые глаза чуть не с ненавистью смотрели в равнодушную физиономию Ваньки. Дрожащими пальцами он уже лез в карман за деньгами.
– Авэла
[36]
… – чуть слышно бормотнул Илья, наклоняясь и стряхивая с валенка комок навоза. Ванька оскорбленно поджал губы. Окинул уничтожающим взглядом мирно хрумкающего сеном лошаденка, процедил Илье: «Ну, смотри…» – повернулся и вразвалку пошел прочь.
– Ох ты, господи… – сокрушенно сказал Илья ему вслед. – Перебили человеку цену. Теперь, как бог свят, запьет. У Иван Владимирыча всегда так: как хорошую лошадь углядит, а купить не сможет – готово дело, запой на две недели. Вот беда-то, и такой покупатель хороший. Давай руку, твое благомордие! Двести, и магарыч с тебя! Фуражечку пожалуйте…
Мальчишка со счастливой улыбкой натянул на голову поданную Ильей фуражку, вынул деньги, протянул хрупкую, по-девичьи тонкую в запястье руку. Илья не удержался от удовольствия – хлопнул по этой детской ладошке так, что офицерик ойкнул.
– По рукам, барин! Забирайте коника! Магарыч пить будем? Чистое золото тебе продал…
– Нет, извини, мне… у меня, видишь ли, еще дела здесь… – испугался офицерик. – Будь здоров, цыган.
– И тебе здоровья, барин. Не поминай лихом! – скаля зубы, пожелал Илья. Теперь, по всем законам благоразумия, ему следовало немедленно смыться. Последнее, что услышал Илья, пролезая между огромными, мерзлыми санями с солью, был ожесточенный спор барышников: дойдет или не дойдет «чистое золото» хотя бы до выхода с рынка.
