Вздыхающий Кузьмич принес два исходящих паром чайника, стаканы, Паровоз спросил еще и сахару. Около получаса городовой и вор молча пили чай каждый в своем углу, не глядя друг на друга. Спирька, сидящий у порога, словно обратился в изваяние и лишь время от времени громко икал. Кузьмич надел треснувшие очки, снова взял газету и, казалось, углубился в чтение. Скрипнула дверь, в трактир заглянули два оборванца, настороженно посмотрели на сгорбившегося за столом Паровоза, на огромную фигуру городового и молча, быстро вышли вон.
Паровоз втянул в себя последний глоток чая, перевернул стакан, взъерошил обеими руками волосы. Посмотрел на ходики в углу. Встал, потянулся и обернулся к городовому.
– А черт с тобой, Иваныч, веди. Надоели вы мне все.
Федот Иваныч встал. Подойдя к вору, сочувственно сказал:
– Да не убивайся ты за ей, Семен. Бабьё – оно и есть бабьё, ветер под хвостом свищет. Тем боле цыганка. Ничего, кроме золота, в уме не держится.
– Все-то ты знаешь, Иваныч. – Паровоз устало улыбнулся, потер глаза, и сразу стало заметно, что он не спал несколько ночей подряд. – Я так думаю, что ты нечистая сила все-таки.
– Ты бреши, да не забрехивайся… – полусердито проворчал городовой.
– А что? – Семен пошел к двери. – Ведь, гляди, что выходит: в доме – домовой, в воде – водяной, а в городе кто? Городовой! Нечистая сила и есть.
– Все бы тебе шутить, чертушка. Ну, пошли, что ль?
– Пошли, не то… – Семен оглянулся с порога, снова посмотрел на Спирьку, на Кузьмича, на проснувшуюся и тупо трясущую головой старую нищенку. – Ладно уж… схожу гляну, что это за город Нерчинск. Вязать-то будешь, Иваныч?
– Нужен ты мне – вязать тебя… Трогай помаленьку.
Паровоз вышел первым, городовой – за ним. Дверь захлопнулась. Спирька и Кузьмич ошалело смотрели друг на друга. Слышно было, как за окном Паровоз запел: «Гулял, гулял мальчонка, гулял я в городах…» Вскоре стихла и песня.
– Ну, и дела! – Крякнув, Кузьмич вышел из-за стойки собрать со столов стаканы и чайники. – Вот тебе и фартовый… Вот тебе и пуля не берет.
– Пуля его правда не возьмет, – убежденно сказал Спирька, вставая и перебираясь за стол, за которым сидел Паровоз. – Вот душу положу, если Семен Перфильич при первом же случае не подорвет.
[59]
Месяца не пройдет, опять в Москву прихряет и на Хитровке утвердится. Не для таковских каторга заведена.
– Ну, дай боже… Чаю тебе дать?
– Давай. Да не тащи чайник-то, стакан налей.
Кузьмич уже выносил из-за стойки дымящийся стакан для Спирьки, когда дверь трактира с пронзительным визгом распахнулась и внутрь, растрепанная, запыхавшаяся, влетела Маргитка. Увидев приподнявшегося навстречу Спирьку, она хрипло спросила:
– Где?..
– Здрасти, откровение небесное… Ты бы еще к зиме схватилась! – возмущенно сказал мальчишка. – Тебе же человеческим языком было прописано: с полудня до пятого часу. А сичас скольки? Дура цыганская! Из-за тебя Семен Перфильич погоревши! Забрали сокола твоего тока что!
– Куда забрали? – прошептала она.
– К генерал-губернатору на кофей! – съехидничал Спирька. – Куда нашего брата забирают, не знашь, что ли? А они тебя, промежду прочим, до последнего мига ожидамши тутова! Какого черта лысого… – Он осекся, потому что Маргитка как подкошенная рухнула на табуретку, уронила голову на руки и завыла так, что из-за стойки испуганно выскочил Кузьмич.
– Девонька, ты что ж это? Да не сокрушайся ты так за ним, чертом… Да что ж ты, как по мертвому-то, хосподи?
– Да совсем и не долго они в отсутствии будут! – вторил ему Спирька, азартно брызгая Маргитке в лицо остывшим чаем. – Ты что, Паровоза не знаешь? Скоро возвернется к тебе, родимый!
– Скоро – это когда? – давясь рыданиями, спросила Маргитка.
– Да, думаю, в осенях уж получим…
– В осенях?! – Маргитка хрипло рассмеялась сквозь слезы, отбросила с лица волосы, встала. Не переставая смеяться, сдавленно выговорила:
– Нет, чаворо… Мне до осени ждать недосуг.
Шатаясь, как пьяная, она пошла к двери. Спирька, глядя ей вслед, озадаченно пробормотал:
– Ну, дела… Ума решилась. Эй! Машка! Постой! Подожди, я хоть извозчика тебе словлю!
Маргитка, не останавливаясь, покачала головой и вышла из трактира под дождь. На столе остался лежать ее скомканный платок. Схватив его, Спирька понесся следом за цыганкой на улицу, но у трактира уже никого не было.
До Живодерки Маргитка шла пешком. От растерянности и горя ей даже в голову не пришло взять извозчика. Путь был неблизкий, дождь то прекращался, то припускал с новой силой, и вскоре Маргитка была мокра до нитки. Впрочем, она не замечала этого – как не замечала пройденных улиц, бегущих по лицу слез, удивленных взглядов прохожих. Оказавшись в Грузинах, она даже не сразу поняла, что уже вернулась домой. На Живодерке не было ни души. С трудом передвигая ноги из-за отяжелевшей, прилипшей к ним юбки, Маргитка подошла к Большому дому, взялась за кольцо калитки. И вскрикнула от неожиданности, когда на ее руку вдруг опустилась чья-то ладонь.
– Ты?.. – пробормотала она, оборачиваясь и глядя на такого же мокрого, как она, Гришку. – Тебе чего?
– Я шел за тобой. – Парень взял Маргитку за плечи, повернул к себе, сжал в ладонях ее холодную, мокрую руку. – Ты вся промокла… Извини, я все видел.
– Что – все? – равнодушно спросила она, глядя на вздувающиеся в луже под калиткой серые пузыри.
– Ну, тебя… в трактире. Я от самой Живодерки шел за тобой, ты какая-то странная сегодня. Это из-за Паровоза, да? Ты его любила? Ты с ним уехать хотела? Ты… была с ним?
Гришка покраснел, задавая последний вопрос, но Маргитка не заметила этого.
– Да, – так же безразлично, не глядя на Гришку, сказала она, – я с ним спала.
– Как же тебе теперь… – Гришка наморщил лоб, глубоко вздохнул и вдруг выпалил:
– Слушай, едем со мной!
Маргитка вздрогнула, словно только сейчас сообразив, кто стоит перед ней. Подняла глаза, улыбнулась:
– Ехать? С тобой? Куда?
– Куда хочешь! Не подумай, мне все равно, что ты с кем-то там была. Мы с тобой к цыганам уйдем, где никто тебя не знает. Ты ко мне привыкнешь, и хорошо будем жить, правда! Я… я тебя всегда любить буду!
Маргитка снова улыбнулась – невесело, по-взрослому. Гришка напряженно ждал ответа. Она высвободила свои пальцы из его руки; приблизившись вплотную, пристально вгляделась в лицо парня. Вздохнув, спросила:
– Ну, зачем ты на него ни капли не похож? Почему, а? Все – она, и глаза, и брови…
– Кто – она? – ничего не поняв, переспросил Гришка. – Ты слышишь меня? Поедешь? Если хочешь, прямо сейчас…
