– Ну, господа и дамы? – наконец пришел в себя Пашка. – Мнения имеются?
– Согласна с Соней по всем пунктам, – проворчала Полундра. – Пашка, ты придурок.
– Я уже сказал – не возражаю. Жду чего-нибудь более конструктивного. Пацаны, мысли есть?
– Я есть хочу, – чихнув, объявил Батон. – С утра не жрамши.
Белка закатила глаза. Полундра высказалась нелитературно. Натэла молча придвинула голодающему половинку своего гамбургера и смотрела глазами печальной лани, как Батон вгрызается в него. Когда с гамбургером было покончено, Натэла задумчиво произнесла:
– Я, конечно, могу ошибаться, но моя бабушка говорит, что безвыходных положений не бывает.
– Это барон Мюнхгаузен говорил, – машинально заметил Миша.
Вся компания свирепо воззрилась на него, и Атаманов прорычал:
– Ты того, не выступай, пацан! Наша бабка круче твоего барона в сто пятьдесят раз! Натэлка, молодец! Батон, хватит жрать, вставай, поехали! Еще раз чихнешь на меня своими соплями – убью. Достал! У Нино Вахтанговны сегодня спектакль, или как?
– Должна быть дома, – взволнованно сказала Натэла, поднимаясь.
Через полминуты за столиком «Макдоналдса» никого не было.
Вечером Таня лежала на диване у себя дома, завернувшись в старенький плед, и рыдала. Пользы от ее занятия не было никакой, но взять себя в руки и переключиться на что-нибудь другое, хотя бы на подготовку рисунка к завтрашним занятиям в училище, девушка не могла. В квартире никого не было, отчим и мама еще не вернулись с работы, за окном лил дождь, телефон молчал.
Неожиданно раздался звонок в дверь. Таня не повернула головы, уверенная, что если подойдет к двери, то услышит убитый жизнью голос: «Хазайка, картошка хароший нада?» Снова позвонили: громче и настойчивее. Пожав плечами, Таня сбросила плед, влезла босыми ногами в тапки и пошла к двери. Открыв ее, не смогла ничего сказать, только вырвалось:
– Ой…
Перед ней стояла пожилая дама в шикарном кожаном пальто, в шляпе с вуалеткой и с бодро дымящей из-под нее сигаретой. Встретившись глазами с Татьяной, дама лихо загасила сигарету о стену и сообщила:
– Все время боюсь, что это сооружение, – энергичный жест в сторону вуалетки, – загорится. А бросать курить в моем возрасте смешно. Приходится дымить, как зэк, – в кулак… Простите, вы – Таня Осипова?
– Да. – И вдруг Таня узнала хрипловатый, насмешливый голос, и нос с горбинкой, и черные, живые, совсем молодые глаза. Рот открылся сам собой. Вместо голоса извергся восторженный писк: – Ой, мамочки! Вы – Нино Мтварадзе?
– Ого! – не без удовольствия воскликнула бабушка Натэлы. – Но, девочка моя, вы слишком молоды, чтобы быть поклонницей моего таланта!
– Моя мама вас просто обожает! Она все ваши фильмы видела по сто раз! У нее даже фотография есть из журнала «Советский экран», вы там…
– С Арменчиком, – любезно подсказала бабушка.
– Да, с Джигарханяном. Господи, Нинико Вахтанговна! Я… я… Ой! – не находя слов, Таня прижала руки к груди и, казалось, вот-вот запрыгает, как маленькая девочка при виде феи-крестной.
Старая актриса молча, с улыбкой смотрела на нее, и постепенно Таня пришла в себя.
– Неужели вы… ко мне? Вы, наверное, ошиблись дверью. У вас в нашем доме знакомые, да?
– Нет, девочка моя, я именно к вам. – Нино Вахтанговна перестала улыбаться и серьезно, пристально посмотрела на Таню. – Я пришла к вам извиниться за отвратительное поведение друзей моей внучки.
Таня перестала улыбаться. Взгляд ее стал тревожным.
– Деточка, вы позволите мне войти?
– Конечно. – Таня шагнула назад, в прихожую. – Проходите, пожалуйста…
Два часа спустя, сидя в собственной гостиной, Нино Вахтанговна рассказывала:
– Самое трудное было – смыться из квартиры до прихода мамаши. Она, как сказала девочка, моя трепетная поклонница. Видит бог, поклонницы кого угодно отправят на тот свет раньше намеченного! Пришлось оставить пять автографов, подписать книгу воспоминаний жены Зямки Гердта, пообещать написать собственные мемуары и подарить с надписью… Ох! Как все это утомительно, вы бы знали!
– Ну, что, что она тебе рассказала?! – допытывалась Натэла, утратив свою обычную сдержанность.
Остальные члены компании молчали, хотя выражение лиц у всех было такое же, как у Натэлы. Даже Игорь Петрович, заглянувший в дом Мтварадзе по-соседски и утонувший в огромном кожаном кресле, не мог скрыть любопытства.
– Ну, не мучайте же нас, дорогая Нинико! – пророкотал он своим генеральским басом, к которому Нино Вахтанговна испытывала непреодолимую слабость. – Молодое поколение почти в обмороке, вы же видите! И мне тоже ужасно интересно!
– Ничего интересного, – с нарочитым безразличием отмахнулась старая актриса. – Молодежь, дайте закурить!
Раздался дружный скрип зубами. Атаманов и Пашка дружно полезли за зажигалками. Серега оказался ближе, осторожно поднес даме огня. Та с наслаждением затянулась, посоветовала:
– Малыш, бросай курить, или я не выдам за тебя Натэлу. Да, так вот… Все на самом деле очень просто. Лишний раз убедилась, какими дурами становятся женщины, когда влюбляются. Девочки, я для вас говорю! При любых обстоятельствах сохраняйте ясность рассудка!
– Ба-а-а-бушка… – жалобно протянула Натэла.
– Да я же рассказываю, рассказываю! История стара как мир: наша Таня влюбилась в Антошу Модзалевского. Познакомились на каком-то концерте, встретились несколько раз, а потом у Модзалевского начались зачеты-экзамены, и они перестали видеться. Таня говорит, что он был очень занят, я же подозреваю, что невзрачная девушка ему просто надоела. Мне пришлось просмотреть целую пачку фотографий красавчика, политых ее слезами. Действительно, хор-рош, мерзавец! В семнадцать лет лично я из-за такой сволочи могла бы… Впрочем, вам об этом еще рано… То есть так бы они, видимо, и не встретились больше, если бы Таня не нашла в монастырской стене клад и не приволокла его домой.
– То есть его у нее не украли? – уточнил Пашка.
– Нет, донесла в целости и сохранности. Хотя и уверяла, что было довольно тяжело. Таня немедленно позвонила Антону, ведь он, как студент-историк, мог знать, что делать с древностями и как поступить. Но, скорее всего, у нее просто появился прекрасный повод встретиться с ним еще раз. И повод себя оправдал: Модзалевский примчался как на метле. Судя по тому, что рассказывает Таня, юноша вообще крайне честолюбив, уверен в собственной исключительности и жаждет славы и признания.
Миша и Пашка переглянулись и кивнули друг другу. Пашка оглянулся на Соню. Та хранила ледяное молчание. Белка едва заметно усмехнулась. Полундра нахмурилась. Атаманов сочувственно вздохнул.
– И конечно, она ему все отдала! – пожала плечами Нино Вахтанговна. – Модзалевский заявил, что у него есть знающие люди, которые могут оценить находку и подсказать, что с кладом делать. И, разумеется, пропал. Неделю Таня ждала, потом сама позвонила ему. Модзалевский заявил, что клад у него украли, и повесил трубку.
