Они уселись так осторожно, словно стулья были хрустальные,
замерли, не решаясь переглянуться. «Совсем скверно», – подумала Даша,
прекрасно врубившись, что Дронов (неформальная кличка – Дрын) с ними играет, не
особенно и маскируясь, и мина вот-вот рванет.
Дронов тоже уселся во главе стола, постучал пальцами по
газете. Под газетой что-то лежало, плосковатое, чересчур толстое для конверта с
жалобой.
– Выздоровела, Дашенька? – спросил генерал
медоточиво. – Все в порядке?
Даша осторожно кивнула.
– Нервишки не шалят, волноваться и переживать не
противопоказано?
– Все нормально.
– Как жизнь? Замуж не собираешься?
– Не тянет что-то. – Она для разведки попробовала
легонько улыбнуться.
– А что так? Некогда или подходящего мужика нет на
примете?
Она ответила универсальным жестом – пожатием плеч. Генерал
набычился. Похоже, ему надоело играть и бездарно ломаться.
– Проверим-ка ваше чутье, господа сыскари, –
сказал он почти дружелюбным тоном. – Как по-вашему, зачем я вас вызвал?
Даша вторично прозондировала почву мимолетной улыбкой:
– Сообщить пренеприятнейшее известие?
– Теплее. А какое?
– Пожаловался кто-то, – сказала она уже
увереннее. – Снова Казмина?
– Холодно.
– Кто тогда? Марзуков?
– Ты анекдот про Суворова знаешь? Сказал он однажды
одному трепливому офицерику, что жизнь тому осложняет один-единственный лютый
недруг. Тот, дурачок, стал взахлеб разные фамилии называть, в точности, как ты
сейчас, а Суворов ему говорит: «Враг твой – язык твой, милай…» Ну, в точности о
тебе, звезда моя. Жалоб на тебя не было. Просто-напросто какой-то доброжелатель
прислал анонимку. Анонимки же всегда доброжелатели шлют…
– И в чем там меня обвиняют?
– Да ни в чем. Доброжелатель ведь. Все, что нужно, ты
себя сама оборудовала. – Он сбросил газету, прикрывавшую, оказалось, большой
нестандартный конверт из серой бумаги, запустил туда пальцы и вытащил цветную
фотографию. Щелчком отправил ее через стол Даше. – Эту погляди для начала,
у меня еще много, самых разных…
Даша осторожно взяла снимок. Воловиков придвинулся, тоже
заглянул. На фоне пестрых книжных полок в раскованной позе стояла рыжеволосая
девица, имевшая на себе из одежды лишь распахнутый милицейский китель. Какое-то
тягостное мгновение до Даши не доходило, потом вдруг, рывком, осознала.
И узнала свою собственную персону – с хмельной, невыносимо
глупой улыбкой от уха до уха, растрепавшимися волосами. Даже если бы специально
позировала, столь вульгарной и откровенной позы могло и не получиться.
Рядом громко крякнул Воловиков. Даше казалось, что у нее
тлеют и дымятся кончики ушей, и не щеки пылают, а все тело. Она застыла в
неловкой позе, не зная, что предпринять – то ли положить снимок, то ли…
– Нравится? – безжалостно спросил Дронов. – Я
ж говорю, у меня всякое есть. Хочешь полюбоваться, проказница-озорница? Ну, ты
у нас раскомплексованная…
Вспомнив, что последовало вскоре после того, как ее в этой
позе запечатлел неведомый фотограф, Даша зажмурилась от стыда и несусветного
позора.
– На меня смотри! – последовал генеральский рык.
Она кое-как разлепила веки. Генерал медленно багровел лицом.
Даша чувствовала, как застывший рядом Воловиков затаил дыхание.
Дронов заговорил. Он изъяснялся недолго, но энергично и
цветисто. В салонном переводе на литературный русский это звучало бы примерно
так: «Если вам, ветреная девушка, жизненно необходимо общаться накоротке с
представителями противоположного пола и предаваться эротическим экспериментам,
следует по крайней мере проявлять разумную осторожность в выборе места встречи,
освещенности и костюма». Такой жалкой и униженной Даша себя еще не чувствовала
– ни в этом кабинете, ни вообще в жизни. Лицо горело.
Генерал выдохся быстро – он, вообще-то, был не из записных
матерщинников. Но под его взглядом, красноречивым и яростным, было невыносимо.
Рядом раздался оглушительный кашель и растерянное
ругательство – это Воловиков в волнении сунул сигарету в рот не тем концом,
прикурил фильтр и ухитрился разок затянуться полной грудью. Стал неловко гасить
в пепельнице чадящий горелой синтетикой «Опал».
– Циркач! – рявкнул Дронов. – Ты кого тут дураком
считаешь? Отвлекающий маневр он мне лепит! Забыл, что я тебе про этот фокус и
рассказывал? Вспоминая личный опыт? Затуши живо! И дай Дашке сигарету в зубы, у
нее руки трясутся. Ну что, Дарья, мяукни чего-нибудь, мне интересно послушать…
Она затянулась подсунутой сигаретой – пальцы и в самом деле
подрагивали, – опустила глаза:
– В конце концов, мне не семьдесят лет, и нога у меня
не деревянная. Чего уж там, иногда сплю с мужиками, бывает и при свете.
Настроение было хорошее, дела шли удачно, подурачиться хотелось…
– Да уж… Тысячи баб спят с мужиками при свете, только
вот их не подловили, а тебя подловили.
– Но ведь шторы были задернуты…
– Зато у тебя… многоточие… было отдернуто, как ворота в
Кремле… Ты что, на усачевских шлюх насмотрелась?
– Получается, что-то вроде того… – с вымученной
улыбкой сказала Даша.
– Экспериментаторша, мать твою… Давай сюда! –
генерал, яростно сопя, забрал у нее фотографию и сунул в конверт. – Ты
реветь не собираешься? Вот и слава богу… Я бы тебя еще разок оттаскал на матах,
пылкая ты наша, только это все без толку. Не до эмоций. Нужно думать, как из
этого говна выкарабкиваться с наименьшими потерями.
– Откуда это взялось? – тихо спросил Воловиков.
– Пацан принес дежурному. В запечатанном конверте.
Сказал в окошечко, что это личный пакет генералу Дронову, бросил на пол – и был
таков. Ты уж прости, Дашенька, я все это непотребство покажу Палычу, пусть
оценит соколиным взором… Водички дать?
– Не надо, – с сухими глазами сказала Даша.
Воловиков, отворачиваясь от нее, старательно шуршал
фотографиями. Генерал звонко барабанил костяшками пальцев по столу.
– Ты в своем хахале уверена? – спросил он
мрачно. – Не могли тебе его подставить?
– Нет, – сказала Даша. – Времени было
достаточно, прокачала…
– Вряд ли это он, – не оборачиваясь, бросил
Воловиков. – С высокой степенью вероятности не он. Будь это он, хватило бы
смекалки расположить аппаратуру выгоднее. Постарался бы не заслонять объектив,
а Дарью мягко и ненавязчиво располагать так, чтобы чаще попадала в фокус.
Больше половины снимков совершенно испорчены – лиц не видно, заслоняют друг
друга… Вы обратили внимание – все снимки сделаны с одной и той же точки.
Аппарат был закреплен жестко.
