Нашла в столе початую пачку красного «Соверена». Воловиков
покачал головой:
– Дыми поменьше, голос совсем хриплый…
– Пикантность придает, – отмахнулась Даша. –
А знаете, в одном Фрол безусловно прав. Либо мне больше не строят пакостей
оттого, что я ушла в сторону, либо готовят что-то новое и заковыристое. Мы-то
прекрасно знаем, что последние четыре дня я топталась на месте, следовательно,
не могла в сторону уйти… – смущенно пожала плечами. – Заинтриговал
меня Фрол настолько, что стала к себе прислушиваться – а не родится ли какое-то
нелепое, немое побуждение. Ничего подобного. Разве что тянет водки налопаться в
качестве средства от усталости. Но это не чужое – родненькое…
– Ты, кстати, в сейфе ничего такого не держишь?
– Да вы что. Сто лет назад стояла бутылочка, но сейчас
– и в помине…
– Смотри. Хвостов не оставляй. Да, думал я насчет
зыбинского послания, но в голову ничего не лезет. Нет у нас двадцать пятого
канала. И ни одна телестудия у нас под номером «двадцать пять» не
располагается, ни на одной улице.
– Двадцать пятая серия, – сказала Даша.
– Чего – «Санта Барбары»? Так сейчас идет двухсотая…
Или нет? Я-то не смотрю, не помню… Но письмо, несомненно, Зыбиным составлено.
Его отпечатки и на конверте, и на рисунке, – он печально улыбнулся. –
Если только заговорщики не подсунули. А может, пошлем киношникам официальный
запрос? С чем у них ассоциируются цифры «25» применительно к кинопленке?
– Идиотами будем выглядеть, – сказала Даша.
– Да мы ими и так выглядим. Дрын помаленьку начинает
терять терпение, глядя на твои качели…
– Какие еще качели?
– Судьба у тебя в последнее время похожа на
качели, – сказал Воловиков. – Вверх-вниз. В тупик забрела – и вдруг
отыскивают Паленого, качели вверх. Новый тупик – возникает загадочный Шохин,
качели вверх. Дело вроде бы закончено, но ты уперлась, хоть никто и не верит,
убийство в Солнечном случайно раскрывается…
– Вот уж что подстроить невозможно.
– Конечно. Я и не держу в мыслях ничего такого. Просто
качели напоминает до чрезвычайности. Вверх-вниз. И это покушение на тебя –
лучше момента придумать невозможно. Не сама, часом, устроила?
Даша тоже улыбнулась:
– А что, еще одна анонимка пришла?
– Не удивлюсь, если придет, именно такого
содержания… – Он глянул на часы, слез с подоконника. – Пойду. Тебя
подкинуть или со своими поедешь?
– Со своими.
Она закурила новую сигарету, попыталась еще о чем-то думать,
что-то прокрутить, но не получалось – голова болела, чертова бессонница все
карты спутала. Сердито раздавила в пепельнице едва начатую сигарету и пошла
одеваться.
Коридор был уже тих и пуст, в тусклом свете немногочисленных
лампочек выглядел еще унылее, чем днем. Шаги сегодня отдавались каким-то
особенно противным эхом, и Даша пошла быстрее.
Уловив краем глаза движение в «карманчике», остановилась и
посмотрела в ту сторону.
«Карманчиком» звали небольшой тупичок неподалеку от
лестничной площадки. Высокое окно выходило во внутренний двор, у двух стен
стояли два обтерханных дивана и тут же помещалась чахлая пальма в кадке,
умученная окурками.
Из-за дивана, бесшумно ступая, вышла здоровенная овчарка и
сделала несколько шагов к Даше. Остановилась, вытянув шею, шевеля черным носом.
Рослая, чепрачная псина. В глазах отразился падавший из коридора свет, и они
вспыхнули серебристым лунным блеском.
– Ты чья? – спросила Даша. – Опять Пашков
псину оставил без присмотра, а сам в дежурке торчит? Тебе ж спать пора…
При звуках ее голоса овчарка придвинулась еще на шаг, молча,
недобро ощерилась. Блеснули влажно-белые клыки.
Даша собак не боялась никогда. Особенно к ним привыкла,
когда майор то и дело затаскивал из питомника в гости очередного любимца – хоть
раз покормить домашней жратвой. А щенки, было время, по нескольку штук ползали,
задерживаясь словно на полустанке по пути к ветеринару, на прививки, или
наоборот. Но сейчас неизвестно почему возник безотчетный страх – вечер,
пустынный коридор, по-казенному голый и обшарпанный, тишина, голова чуть
кружится из-за недосыпа… В таком состоянии сами собой рождаются необъяснимые
тревоги, все как-то по-другому предстает – как в детстве, когда приходилось
бежать в школу через темный пустырь.
– Хорошая собачка, – сказала Даша, медленно шагнув
к лестнице.
Овчарка еще сильнее оскалилась, двигалась за ней, словно на
невидимой привязи – бесшумной кошачьей поступью, не приближаясь, но и не
отставая. Даше стало стыдно за себя, но страх не проходил. На лестнице она
оглянулась – собачища дальше не пошла, стояла, зло таращась вслед, и глаза
отливали тем же фосфорическим блеском.
Открыв дверь дежурки, Даша поманила Федю и хотела было выйти
на улицу, но передумала, вернулась:
– Ребята, что-то я Пашкова не вижу…
– Так он еще в семь уехал, – сказал капитан
Житковец, обреченный сегодня на ночное дежурство.
– А кто тогда собаку оставил? Здоровенная овчарища на
втором этаже бродит, да еще и скалится. Не могла ж с улицы забрести? Гладкая
такая псина, здоровенная, явно хозяйская…
– Собаку никто не заводил? – громко осведомился
Житковец, обернувшись к полудюжине скучавших в дежурке.
Все покачали головами.
– Пойдем посмотрим, – Житковец решительно
направился к лестнице. – А то еще цапнет кого, будет номер. В Свердловском
какой-то обормот хомяков из кармана повыпускал и тихонько смылся, ребята утром
пришли, а они бегают, Ставер с похмелья был, так в первый момент решил, что
глюки – белые, пять штук, так и шмыгают…
Федя увязался следом. Они поднялись на второй этаж, зашли в
«карманчик».
– Вот из-за этого дивана вышла, – сказала Даша,
растерянно оглядываясь. – Где ж она?
Житковец добросовестно прошел в конец коридора, заглянул в
тупичок, где располагался кабинет Воловикова. Вернулся, передернул плечами,
посмотрел на Дашу, подумал и пошел вверх. Минуты через две вернулся:
– Никаких тебе животных, ни диких, ни домашних. Даш, а
ты меня не разыгрывала? За ту хохму?
Недельки две назад веселый человек Житковец подсунул ей в
стол купленную в столичном магазине розыгрышей безделушку – отрубленную кисть
руки, синюю и окровавленную.
– Да я и думать забыла, – сказала она
сердито. – Нет, правда, была овчарка…
– Нет никого. Даже болонки нема.
На лестнице Даша вновь оглянулась – и вскрикнула:
– Вот она!
Овчарка стояла на прежнем месте не сводя с Даши тускло, как
гнилушки, посверкивающих глаз.
– Где? – резко обернулся капитан.
