– Нету…
Собака и в самом деле исчезла неведомо куда, пока Даша
оборачивалась к Житковцу.
Капитан очень внимательно пригляделся к ней:
– Что-то вид у тебя… не розыгрышный. Дарья, у тебя все
нормально? Голосок-то…
– Ничего не понимаю, – сказала Даша. – Была
только что… Федя, ты не видел?
– Да не было никого.
Ее словно бы пробрал озноб, плечи самопроизвольно передернулись.
Мотнула головой, отгоняя странную слабость:
– Ладно, пошли, Федя, что-то я и в самом деле… того.
Едва она ступила на крыльцо, навстречу двинулся высокий
молодой человек в элегантном пальто нараспашку – то ли тот самый, давешний, то
ли очень похожий. «Ангелы-хранители» стояли у машины, настороженно смотрели на
него, совсем как в прошлый раз.
– Дарья Андреевна, я – Ахмет Карлович, – сказал он
негромко.
У ж о н-т о был реальным – все его видели, не только Даша…
– Принесли что-нибудь?
– Может быть, пройдем на минутку в мою машину?
Даша уселась с ним рядом в салоне темного БМВ, закурила.
– Вот это – материалы по «Шартекс-банку». Это – по
родителям и контактам Ольминской. Вы так запомните или возьмете?
– Так запомню, – сказала Даша.
Четыре листка, отпечатанных на принтере. Составлено весьма
хитро – ни фамилия Ольминской, ни название банка не упоминались ни разу,
человеку постороннему и не понять, о чем и о ком идет речь. Все это Даше было
совершенно неинтересно, но она сама это придумала, и роль пришлось доигрывать
до конца. Бегло просмотрела материалы, притворяясь, что вдумчиво запоминает.
Все, что касалось банка, тут же забыла. Родители Ольминской – ничего
особенного. Из контактов, как и следовало ожидать, значился один Крокодил.
– Запомнила, – сказала она, возвращая
бумаги. – Как насчет остального?
– Протечки в вашем ближайшем окружении не
зафиксировано. Той, что соответствовала бы указанным вами… параметрам. За
кого-либо другого, понятно, не ручаемся.
– А по Усачеву?
– Всеми менеджерскими делами у него ведали ребята из
«Терминатора». Знаете такую фирмочку? Владелец и шеф – некто Агеев.
– Слышала, – сказала Даша, притворяясь совершенно
незаинтересованной. – У вас на него есть что-нибудь?
– Ничего. Чистая контора. Пользуется покровительством
Дария Москальца, они с Агеевым друзья детства и одноклассники. Сам Москалец, по
нашим данным, усачевскими маскарадочками иногда пользуется. Вас это направление
интересует?
– Да нет, – на сей раз она сказала чистую
правду. – Спасибо.
– Что-нибудь еще?
– Пока нет. Счастливо.
Она вылезла из машины и, насвистывая, бодро направилась к
новенькому Фединому «москвичонку». Даже голова болеть перестала, и глаза не так
резало – наконец-то! Прорезался усачевский «метрдотель» – и оказался не просто
заочно знакомым, а прочно, судя по всему, впутанным в дела текущие… Пожалуй,
теперь можно разворачивать все силы в его сторону – и в борделе-то он заместо
«мадам», и немец с ним контачит, и француз им интересуется, так что русским
грех отставать…
– Эт-то еще что? – спросила она. – Кино
снимают?
– Где?
– Да вон, – сказала Даша. – Не видишь?
Федя притормозил, посмотрел в том направлении:
– Вы про киоск? Самый обыкновенный…
Даша опустила глаза, подняла через пару секунд. Ничего. В
самом деле, пустая площадь с одиноким киоском. Но там только что стоял броневик
– старинного вида, времен зари автомобилизма, похожий на ленинский, с двумя
башенками, весь в коричнево-зеленых пятнах маскировочной раскраски… «Пора
лопать снотворное, – сердито подумала Даша. – Кажется, у майора завалялось
что-то в столе. Еще ночку не поспишь – чертики забегают…»
– Дарья Андреевна, у вас все… в порядке? –
осторожно спросил Федя с редкой для него деликатностью. – Собака, теперь
еще что-то помаячило, я ж понял…
– Это у вас так в деревне говорят?
– Ага. Маячинье…
– А моя бабка говорила «блазнится», – усмехнулась
Даша. – Ерунда, Федя. Попашешь с мое – после любого недосыпа не так
задергаешься…
Меры предосторожности, несмотря на четыре спокойных дня,
соблюдались прежние – один из ребят поднялся с ней к ее двери, потом повыше,
прислушался, мотнул головой:
– Никого. Спокойной ночи, Дарья Андреевна.
Она кивнула, чуть неуклюже возясь с новыми, незнакомыми
замками. Внизу хлопнула дверь, зашумела отъезжающая машина.
Даша толкнула дверь от себя.
Отшатнулась – из-под ног рванулся поток густого, вонючего
дыма, резанул горло, окутал. И начал быстро таять. Она застыла на пороге, не в
силах ни выскочить, ни пройти дальше.
Дым растаял совершенно. С дешевенькой люстры в коридоре
свисал подвешенный за шею черный кот – неподвижный, здоровенный, желтые глаза
вытаращены на нее, пасть оскалена, мех встопорщен. Это бы еще ничего, а вот
дальше… Она же выключила свет, уходя утром!
В самом конце ярко освещенной прихожей лежала отрубленная
голова – в подсохшей уже луже крови. Вернее, не лежала, а стояла на очень
аккуратно, должно быть, перерубленной шее. Женская голова, рыжеволосая, волосы
растрепаны, глаза смотрят стеклянно, жутко, и в лице что-то очень знакомое,
если собрать всю силу воли и присмотреться спокойно…
И тут она поняла, что это ее собственная голова.
Отрубленная. На полу. В луже крови.
Кто-то гладил ее по спине под пуховиком, под свитером, под
рубашкой – словно бы мохнатой, холоднющей лапкой. По телу прошла волна жара,
показалось, волосы начинают шевелиться.
Даша зажмурилась крепко-крепко, ущипнула себя за левую
ладонь, больнехонько, с вывертом. Открыла глаза.
Все осталось по-прежнему: неподвижно висел на люстре черный
кот, голова стояла на том же месте. Губы посиневшие, рот приоткрыт, из левого
его уголка свисает что-то, похожее на противного розового червячка, и это не
язык…
Даша так и стояла, едва пройдя за порог. Дверь оставалась
распахнутой, на лестнице – тишина. Гробовая. Гробовая змея, шипя, между тем
выползала… Страшно было шелохнуться, казалось: вот шевельнешься чуточку –
и начнется… Она с отчаянной надеждой вслушивалась в окружающую тишину, густую, вязкую,
рассчитывая, что зазвучат чьи-нибудь шаги и видение от появления постороннего
человека как-то само собой сгинет, рассосется, исчезнет…
Никого не было. Время позднее. Даша понимала, что с ней
происходит что-то нехорошее, болезненное, но никак не хотела верить, что сходит
с ума. Но ведь б ы – л а овчарка! А потом ее не стало…
