– Это? – Толик уставился на сумку так, словно
видел впервые в жизни. – Откуда мне знать, что у тебя по квартире
валяется? Или где-то там мои отпечатки есть?
– А отмычка?
– Отмычка? – он вдруг полез скованными руками в
карман джинсов, выхватил связку ключей и швырнул на пол. – Это, Даш, твои
собственные запасные ключи, которые ты зачем-то на пол кинула. Ах, еще и
перчатки? – он стянул их (Даша уже не препятствовала), бросил туда
же. – Подумаешь, криминал… Это ты меня просила тройник в ванной
посмотреть, перчатки даже дала… Ну, что там у тебя еще? Ничего у тебя больше… И
проверять меня можно до бесконечности – я против родной конторы не работал,
через меня никакие утечки не проходили, концов не найдут, потому что их нет…
Что тебе надо? Чтобы я ушел из уголовки? Да пожалуйста, уродуйтесь вы сами за
эти кошкины слезки…
– А вот, к примеру, где ты был, когда в «тыще» ухлопали
Мироненко? – наугад спросила Даша.
В глазах у него молниеносно промелькнуло нечто. Но тут же
опомнился, пожал плечами:
– Где? Дай припомнить… С одной лялькой. Лялька, если
что, подтвердит.
– Сука, – сказала Даша. – Значит, все же ты…
– Ты про что?
– Как же я тебя раньше-то проморгала…
– Понимаешь, я хочу жить – и умею. А ты хочешь, но не
умеешь нисколечко…
То, что прыгнуло у него в глазах при реплике об убийстве
Мироненко, Даша истолковала недвусмысленно. Но чем его прикажете прижать, и на
чем? Гранику нужны твердые доказательства, самое большее, что можно сделать –
заставить его уйти по-тихому – но он только того и ждет… Итак, она все-таки
оказалась права. Был крот…
– А там, возле студии, когда вязали террористов, ты чем
занимался?
– Чем и все. Жителей выводил, опрашивал.
– А как одет был?
– Как всегда. Только капюшон натянул. Ты куда клонишь,
Даша?
– Да интересно мне, кто бомбочку под машину приклеил…
– Что, и бомбу я подкладывал? – ухмыльнулся
он. – А Листьева не я замочил?
– Ну ты же прекрасно понимаешь: я тебя сейчас не
раскалываю, потому что нет ни малейших улик. Просто хочу тебе, мудаку,
вдолбить: даже если не ты положил Мироненко и не ты сунул бомбу, все равно жить
тебя не оставят, когда начнут зачищать и шлифовать. И как мне ни противно с
тобой, падалью, договоры заключать, но я тебе категорически обещаю: если сдашь
мне Агеева, ни словом не пискну ни сейчас, ни потом. Зыбин и того меньше знал,
а рванула душа на небеса… Тебя тем более постараются… зачистить. Думай. Ты меня
знаешь, слово не нарушаю. Пиши заявление – и спокойно уматывай.
– Я его и без интимных бесед с тобой напишу. Сними
наручники – и давай прощаться. Загостился я у тебя что-то…
Даша задумчиво посмотрела на телефон. Бесполезно. Гранику не
за что будет уцепиться. А версия насчет «стойкого систематизированного бреда»
получит еще один козырь…
– Как же ты мне «домашнюю галлюцинацию» устроил? –
спросила она из чистого любопытства.
– Да проще простого. Сидел в машине и, как только ты
рванула в соседний подъезд, быстренько забежал в квартиру и убрал все. Котик
был хитрым узлом подвешен, достаточно дернуть за конец – и моментально
распустится. Дымовуха была безоболочечная, вся сгорела. Там от трения
вспыхивает, импортная химия какая-то… Главное было – подсунуть под дверь так,
чтобы вспыхнула в один момент, едва ты откроешь. И звук опять же от трения
происходит. На Западе что хочешь соорудят… А голова – тоже просто. Это какой-то
хитрый пластик, великолепная имитация, заодно с «кровавой лужей». Там была
пипочка, я ее налил теплой водой из-под твоего же крана, чтобы казалась теплой.
А сгорает он моментально, стоит только поднести огонек. Покидал всю бутафорию в
сумку, быстренько поднялся на чердак – я там заранее снял замок – слез в
соседний подъезд, и ладушки… Голову спалил еще на чердаке, кошку бросил там же.
Был, конечно, шанс на то, что у тебя в кармане окажется рация, и не побежишь ты
к телефону, но тут уж…
– Что замолчал?
– Ну, можно было подняться в квартиру в масочке,
шокером вырубить – и все равно ничего бы ты не доказала. А если бы даже все это
к постороннему в руки попало – не так уж страшно, в итоге. Концов нет.
– Это что, специально для меня где-то по передовой
европейской технологии муляж делали?
– Я же говорю – люди серьезные, денежные… Не надо бы
тебе ерепениться, Даша.
– Наркотиком по сигаретам ты мазнул?
– Ага. По фильтрам. Там и нужно-то было – чуть-чуть…
Хватит, а? Мне что-то уже надоело сидеть, как кавказскому пленнику…
Даша еще колебалась с минуту, но видела, что партия
проиграна. Единственный ее успех заключался в том, что она избавлялась от
«крота».
– В машине есть кто-нибудь? – спросила она.
– Нет. Моя машина… вот уже три дня, как на меня
переписали.
– «Мерседес», поди?
– Зачем? «Девяносто девятая».
– Ценят, видать… – Она решительно встала, прошла в
прихожую, оделась и натянула сапожки.
– Ты куда?
– Провожу тебя, золотце, – сказала Даша, –
согласно кавказскому гостеприимству. – Нагнулась и отперла
наручники. – Ну, а пластырь сам снимешь…
– Что еще за провожанья?
– Да все просто, – сказала Даша равнодушно. –
Вдруг и удастся подстрелить того, кто тебя будет мочить. Он меня интересует
гораздо больше, чем ты – его-то будет на чем колоть.
– Да брось ты. Кто это меня мочить будет?
– Пошел вон, – сказала Даша, держа руку с
пистолетом в кармане пуховика. – Куда? Корочки и пистолет у меня остаются,
тебе все равно ни к чему… Ты ж заявление подаешь.
– Слушай…
– Пошел вон, козел!
Она пропустила его на лестницу, захлопнула дверь, –
защелкнув ее на один замок из двух, – и спустилась следом, держась шагах в
трех позади.
– Топай, – распорядилась она. – Топай к своей
машине ровным шагом и не спеша…
Задувал противный ветерок, но на лавочке у соседнего
подъезда кто-то сидел, чуть сгорбившись, не глядя вроде бы в их сторону… Э т о
т? У подъезда стоят четыре разнокалиберных машины – светлая иномарка, «Жигуль»,
«Волга», еще иномарка темного цвета. Все машины кажутся стылыми кусками железа,
не видно, чтобы внутри кто-то сидел… Колюче светил фонарь на подъемном кране,
недостроенный дом казался жертвой бомбежки.
Толик шутовски раскланялся с Дашей, поднял воротник куртки,
сунул руки в карманы, шагнул направо…
Слева, от лавочки, хлестнул резкий выстрел.
Даша мгновенно пригнулась, отскочила к стене – второй
выстрел, третий! – прицелилась туда, видя краем глаза, что Толик
подламывается в коленках, опускается на асфальт…
