– Но ведь у вас такое воздействие запрещено
законом? – сказал француз.
– Ценное наблюдение, – фыркнула Даша. – Вы
еще не заметили, что в наших краях есть милая привычка нарушать законы?
Насколько я помню, и у вас во Франции есть такая народная традиция, не зря же у
Ги Дюруа голова седая? Так что не будем все списывать на нашу сибирскую
дикость. – Она отвела пистолет от головы Марзукова и по неистребимой
привычке вместо подоконника уселась на край стола. – Давно развлекаетесь?
– Больше года, – убито сказал Марзуков.
– Процентик-то капал приличный?
– Москалец с Агеевым грабастали львиную долю. А я все
тратил на Юльку. У нее запросы выше Останкинской телебашни…
Даша оглянулась на стол, где в рамочке стояла цветная
фотография белокурой очаровашки:
– А я слышала, она сетует на папочку, не умеющего жить…
– Потому что он все перегоняет за бугор. Черт его
знает, что там получится с будущим президентом. Вернее, не перегоняет, ему
оттуда же перечисляют…
– Германцы?
– Знаете уже?
– Знаем, – сказала Даша. – Вы в связи с этим
никого, милок, заложить не хотите? Самое время.
– Это фон Бреве. Хотя никакой он не фон, и имя какое-то
другое, Терминатор однажды обмолвился…
– От немца и получали кассеты?
– Конечно. Они там, у себя, заряжали… А все остальное
они разрабатывали втроем – фон Бреве, Москалец и Агеев. Районы компактного
сосредоточения мелких акционеров, персоналии крупных.
– А вас на эти военные советы так-таки и не приглашали?
– Приглашали, – нехотя сознался Марзуков. –
Но мое дело – насквозь подчиненное. Мне просто говорили, где следует устроить
кабельное, даже репертуар фильмов сплошь и рядом они утверждали. Москалец
улаживал все с лицензиями и инстанциями – у нас же чиновнички дерут с живого и
с мертвого, семь потов прольешь и мешок денег раздашь, если обычным путем… От
меня ничего не зависело! Почти что ничего, понимаете?
– Понимаю, – сказала Даша. – Ягненочек среди
волков.
– Легко вам издеваться… Думаете, мне самому такое
пришло бы в голову?
– Да нет, – сказала Даша, внимательно обозрев
его. – Тебе бы не пришло…
– Дела на студии шли из рук вон плохо, другие
перехватывали постоянно почти всю рекламу, Юлька от безденежья на стену лезла,
кричала, что обязательно разведется. Мне даже стало казаться, что у нее кто-то
появился… Хоть в петлю лезь! И тут, когда Юльки дома не было, навещает меня
тесть с коньяком. Начинает ходить вокруг да около на мягких лапках. Сначала
дальше намеков и не продвинулись…
– А потом ты недвусмысленно дал понять, что готов
продать душу дьяволу за звонкую монету?
– Я сказал, что уголовщиной заниматься не буду, но если
подвернется что-то чистое, готов…
– Ну да, это не уголовщина, – сказала Даша. –
Игра в чику.
– Но ведь это, если вдумчиво разобраться, совершенно
безобидно. Вроде МММ. Мавроди не возвращал деньги, а мы за акции расплачивались
честно…
– Ну знаешь, еще немного – и я тебе брошусь на шею,
рыдать буду от умиления, – сказала Даша. – Экий ты у нас двигатель
прогресса… А как насчет всей карусели с кровью и убийствами?
– Это уже Агеев. Я в жизни пальцем никого не тронул…
– Кто убил Сомова?
– Не знаю… Агеев.
– За что?
– Не знаю.
– Почему же тогда знаешь, кто убил?
– Да что вы меня подлавливаете?
– Что-то ты осмелел, дружок, – сказала Даша,
поигрывая пистолетом в опасной близости от его лица, вновь побелевшего, как
полотно. – Лапшу мне вешать начал… Ну?
– Сомов случайно обнаружил содержимое. К о д. Двадцать
пятый кадр. Начал мне намекать, а потом прямо потребовал взять в долю. Я
рассказал Агееву…
– За чарочкой словами перебросились? А зачем положили
москвичей? У вас ведь с юридической точки зрения все было чисто, права на
«Сатанинскую гавань» куплены законно. Чего было бояться?
– Агеев вдруг решил… То есть, я так подозреваю. Некому
больше. Меня же не было в Шантарске! Я в Германию летал… за кассетами.
– «Баранов» – это Агеев?
– Агеев.
– А Ольминскую зачем понадобилось убивать?
– Не знаю…
«Врет, – решила Даша. – Не из одного страха
потеет, как белый медведь в Африке. И глазки неспроста бегают…»
– Хорошо, а Житенева кто убрал?
– Он же застрелился из Ольгиного «Макара». До «белки»
допился, с Сатаной заигрался, ну и…
– А эти так называемые террористы? Случайно они
хлопнули, помимо охранника, тех двух? Или тут была своя цель?
– Меня же не было на студии…
Даша ласково спросила:
– Кысик, вот ты кого больше сейчас боишься – меня или
Агеева?
«Пожалуй, все-таки Агеева, – ответила она сама
себе. – Мы с французом – зло внезапное, новое, мимолетное, а Терминатор,
Агеев в жутком ореоле всех смертей – зло устоявшееся, знакомое, свое, насквозь
изученное и оттого заслоняющее все прочие угрозы, даже пистолет под носом. Мы
пока что грозим словесно, а Терминатор положил кучу народу…»
– Вас…
– Что же ты виляешь, тварь?
Марзуков, собрав, должно быть, всю свою решимость, глянул ей
в глаза:
– Если уж пошли такие пляски, пусть каждый отвечает сам
за себя. Вы ж, как я понимаю, сейчас не на государство работаете, а на мусью?
Давайте полюбовно? Я про убийства ничего не знаю. Это Виталька Агеев. Самый
настоящий Терминатор. Будет шагать с улыбочкой и резать с улыбочкой. У меня
давно подозрение – ему нравится. Вы ведь вышли на усачевскую фирму…
– Ага. Для чего, кстати, девочки служили? Подбирали
компромат на тех, кто ящик не смотрит? И к сатанистам для того же кой-кого
затягивали?
– Похоже. Но тут уж целиком Виталькина вотчина… Да, я про
Усачева начал. Знаете, почему уехала Ведьма? Она бы и замужем работала, та еще
девочка. Из-за Виталия. Он на нее запал, заказал кучу платьев, незамысловатых,
вроде ночной рубашки, и каждый раз это платьице резал прямо на ней. Десантным
ножом. Она по пьянке проговорилась. Долго резал, по кусочку, на час, бывало,
затягивалось. Иначе и трахаться не мог. Она его боялась жутко.
– Но платил, надо полагать, хорошо?
– Конечно. Только бывают ситуации, когда за деньгами
погонишься – голову потеряешь. Потом началось и почище. Разрежет платье,
положит Ведьму в постель и еще долго водит лезвием по телу. Везде. Ни разу не
порезал, только гладил лезвием, – Марзукова передернуло. – Вот тут
она и поняла, что пора сваливать, пока жива. У него к рыжим какая-то патологическая
тяга. Потому и прилип к Ведьме. И о вас вспоминал, извините, слюнки пуская. Он
умный, хитрющий, но что-то звериное всегда проглядывает, дикое…
