Даша опустила ключи ему в ладонь, вышла из автобуса первой.
Спросила:
– Агеев, точно, больной?
– Не то слово. Подозреваю, ему-то как раз спецпсихушка
и светит со страшной силой. Из-за этого и из армии комиссовали. Попал в аварию,
побил голову… Не помню дословно, что там написали медики, но что-то вроде:
«Травматическое повреждение определенных участков головного мозга с последующим
частичным нарушением функций…» Примерно так. Получился стопроцентный параноик,
отсюда и глупейшие промахи наряду с блестящей работой, у него это шло полосами,
этакая зебра… Если бы не Москалец, не видать бы ему ни агентства, ни разрешения
на боевое оружие.
– А его можно было взять раньше? После первого или
второго убийства?
Глеб молчал. Шагал с ней рядом, вновь в глухом капюшоне –
значит, и впредь будет играть прежнюю роль – подбрасывал на ладони ключи.
Возле «Нивы» монументом самому себе возвышался Бортко.
– Выше голову, Рыжая, – сказал он
ободряюще. – Подумаешь, немножко жизнь побила… Все хорошо, что хорошо
кончается, – покосился на Глеба, фыркнул, дернул головой. – А этот-то
хорош, заслуженный артист Шантарской губернии… Когда-то интервью у меня брал, я
и не заподозрил ничего такого, даже из кабинета выкинуть хотел за развязность,
желтой прессе присущую. Даша, если ты к Дню милиции майора не получишь, я свою
фуражку съем, при свидетеле говорю. А эти смершевцы тебя к приличному орденку
представляют, руками Дрына. С тебя бутылка, у меня в твои годы ничего и не было
на груди, кроме нашего «поплавка»…
Даша, чутьем уловив, что настал краткий миг, когда все
можно, набрала побольше воздуха в грудь и послала полковника – семиэтажно. И за
Косильщика, и за все остальное – он не мог не участвовать в игре, многое должен
был знать с самого начала…
Уселась на стылое сиденье, хлопнула дверцей…
– Насчет ордена – все верно, – сказал Глеб. –
Заслужила. И за светлый ум, и за все страдания. И вообще, повторяю, будешь
знаменитостью…
– Вы же могли взять их всех гораздо раньше, –
упрямо сказала Даша. – И тогда было бы гораздо меньше смертей…
– Не могли. Мы, знаешь ли, внутри страны кое-какими
надзорными органами прижаты не слабее, чем вы прокуратурой. Что бы там про нас
ни строчили в газетках. Сами мы не берем.
– Верю, – сказала Даша. – Не такая уж я дура.
Может, и не так выразилась… Спецслужб нынче – как блох у барбоски. Вот вы и
сидели тихонечко, таскали жар чужими руками, чтобы сгоряча не просчитаться, не
заиграться и не получить по мозгам. Могло оказаться, что Москалец хулиганит с
двадцать пятым кадром не сам по себе, не из собственной выгоды, а работает на
кого-то в столице. Свободно могло оказаться, что это лихие ребята вашего же
пошиба, только из-под другой вывески, отрабатывают во глубине сибирских руд
новую методику промывания мозгов избирателю – чтобы потом уговаривать его не
продавать кангарские акции, а голосовать за нужную рожу. Вот и устроили
провокацию…
Глеб усмехнулся:
– Кстати, о провокациях… Я тут слышал про один занятный
случай. Некие сыщики никак не могли приловить на горячем одного беспредельщика
по кличке Гусар. И случилось так, что, когда этот Гусар ехал на своем
сверкающем авто, его вдруг обогнала и на полном ходу обстреляла иномарка с
куруманскими номерами. А поскольку у него с куруманскими были старые счеты и
кровная вражда, Гусар ужасно обиделся, собрал чуть ли не всех своих орлов,
набил тачки незарегистрированными стволами, и помчалась эта кавалькада в
Куруман разбираться вдумчиво и круто. Только не доехали. На выезде из Шантарска
тормознул их ваш спецназ, отыскали уйму улик, радостно всех повязали… Ты не
помнишь фамилии подполковника и капитана, которые эту операцию проворачивали?
Мне сорока на хвосте принесла, что это были подполковник Воловиков и капитан
Шевчук…
– Но из той иномарки стреляли холостыми…
– Вот и вся разница.
Даша вдруг увидела перед собой лицо Сиротникова, услышала
его усталый и грустный голос: «Согласно печальному опыту человечества, вы в
конце концов когда-нибудь обнаружите, что играете в таком театре, где роли
странствуют по кругу…»
– Да я не читаю морали и не становлюсь в позу, –
сказала она, сгорбившись от навалившейся на плечи невероятной усталости. –
Хреново просто. Пустили вперед дуру-девочку, дали ей спички и позволили играть
с огнем возле стогов с сеном. А сами с безопасного расстояния смотрели в
бинокль – выскочит из дома разъяренный хозяин с вилами, или нет?
– Даша, я не генерал. Я майор. А майоры, как тебе
прекрасно известно, советов генералам не дают. Это раз. И позволь тебе
заметить: будь я и в самом деле сторонним газетиром, мог запросто схлопотать
пулю только за то, что имел неосторожность с тобой делить ложе и краем уха
прослышать от тебя что-то… Это два. Хорошо, что я ждал поганого сюрприза, что я
не калека, что меня, когда наскочил тот обормот со стволом, страховали не
пентюхи…
– Кстати, о тех, которые не пентюхи… Роберт – ваш мэн?
А его палата – ваш маленький Эслинген?
– Забудь про эту палату, – ухмыльнулся он. –
Бумаги Роберта пусть себе лежат в деле, но палаты как бы и не было…
– Да все я понимаю… – равнодушно повторила Даша.
– Извини, далеко не все. Я в твоем уме не сомневаюсь,
но ты привыкла иметь дело с городом Шантарском, а эта операция, как тесто из
квашни, выхлестывает за пределы не только нашей губернии, но и вообще страны,
пена докатится до Ла-Манша… Игра пойдет грандиозная… Пойдет. Она далеко не
кончена. И дело совсем не в том, что Москалец просто обязан был иметь в столице
волосатую лапу – без столичной лапы ни за что бы не смог так долго и масштабно
резвиться. Лапу эту будут вычислять другие, нам она, в принципе, и не особенно
нужна… С тебя и без того возьмут кучу строжайших подписок в дополнение к уже
имеющимся, так что могу, как близкому человеку и звезде сыска, кое-что
растолковать… По сути, само употребление «двадцать пятого кадра» в личных целях
– мелкая уголовщина. Она только что закончилась. Началась большая политика,
игры дядей под кодом «VIP» и очень больших бизнесменов.
– И рыцарей плаща-кинжала?
– И рыцарей… Вскоре мы прижмем Фогеля и проникнем в его
Эслингенский центр, он интересен сам по себе. А если вдобавок появится
возможность в связи с открывшимися обстоятельствами опротестовать целый ряд
продаж крупных предприятий… – Он говорил так, словно обдумывал вслух
рапорт, да так оно, наверное, и было: – Тогда будет заложен фундамент для
грандиозного скандала общеевропейского масштаба. В наших руках окажется судьба
иных боннских политиков. Если начнется скандал, нас охотно поддержит Франция.
Потому и выпустили Флиссака – пусть везет свою бомбочку… Репутация политиков,
интересы крупных корпораций – здесь открывается простор для сложнейших
стратегических комбинаций, о которых я со своего шестка и судить-то не берусь,
не хватит кругозора, чтобы их предугадать… Представляешь, каковы масштабы и
размах? Понимаешь, на каких верхах будут читать наши с тобой рапорты?
