Много раз обсуждал Эбайджа вопрос о своем будущем с Ребеккой и спрашивал ее мнение. И это не казалось странным, поскольку не было человеческого существа, с которым она не могла бы беседовать и не беседовала бы - легко и с удовольствием. Она имела свое мнение о любом мыслимом предмете и охотно стала бы давать советы даже священнику, если бы он ее об этом попросил. Торговец рыбой советовался с ней, когда чувствовал, что больше не в силах терпеть тещу в своем доме ни минутой дольше; дядя Джерри Кобб не расстался со своим заливным лугом, пока не обсудил вопрос о его продаже с Ребеккой; а что до тети Джейн, то она не могла решить, надеть ли ей черное платье из мериносовой шерсти или серое из тибетской, до тех пор пока Ребекка не подаст решающий голос.
Эбайджа хотел уехать подальше от Риверборо, в такие далекие места, как Лимерикская академия, до которой было, самое меньшее, миль пятнадцать
[91]
, но, хотя это и казалось крайностью, Ребекка согласилась с ним, сказав задумчиво:
- В этом есть что-то от волшебства - уехать далеко, а потом вернуться совсем другим.
Именно это и было невысказанной мыслью Эбайджи. В Лимерике не знали ничего о никчемности, происхождении и воспитании Эбби Флэг и об ужасном клейме позора - его рождении в богадельне, так что он сможет начать жизнь наравне с другими. Он мог бы поехать не в Лимерик, а в Уэйрхем и, таким образом, получить возможность ежедневно встречать любимую Эмму-Джейн. Но нет, он не собирался позволить ей наблюдать, как он "становится" кем-то, она должна была увидеть его лишь после того, как он им "станет". Он не желал рисковать после всех этих лет молчания и терпения. Нет, уж он-то рисковать не будет! Он намеревался исчезнуть, как луна за облаками, и так как пока он все еще был тем, кого мистер Перкинс ни в коем случае не захочет видеть членом своей семьи, а миссис Перкинс не пустит в дом, то ему не следует ни возвращаться в Риверборо, ни просить их о снисхождении, пока у него не будет чего-то такого, что он сможет предложить. Да, сэр. Он намерен вернуться прежде всего битком набитым ученостью - даже бесполезной и все такое прочее, - вернуться хорошо одетым и с хорошим доходом. Все, что только в его власти изменить, должно быть приведено в надлежащий вид, потому что всегда где-то на заднем плане будет маячить то, чего ему никогда не исправить, - мать и богадельня.
И Эбайджа уехал. Хотя в первый год учебы он дважды посетил Риверборо по приглашению судьи Бина - на Рождество и Пасху, в следующие годы в поселке его видели редко, так как мистер Ладд нашел для него место, где он мог подрабатывать в каникулы и в то же время изучать бухгалтерское дело.
Визиты в Риверборо были для Эбайджи скорее мучительными, чем приятными. Его пригласили на две вечеринки, но он все время помнил о своем воротничке и был уверен, что его штаны не совсем то, что нужно, поскольку к тому времени его идеалы в том, что касалось одежды, достигли почти недоступных высот. Что же до ботинок, то, шагая по коврам, он чувствовал себя так, словно это не ковры, а пахотная земля и ему приходится толкать перед собой плуг или борону. На вечеринках играли в "Урони платочек" и "Копенгаген"
[92]
, но у него не хватило смелости поцеловать Эмму-Джейн, что было и так уже плохо, но у Джимми Уотсона смелости хватило, и это было бесконечно хуже! Зрелище недостойных и дерзких губ Джеймса Уотсона, прикасающихся к румяной щеке Эммы-Джейн, почти лишило Эбайджу веры во власть Провидения.
После вечеринки Эбайджа вернулся в свою старую комнатку возле конюшни судьи Бина. Он лежал в постели, а его мысли порхали вокруг Эммы-Джейн, как ласточки вокруг своего гнезда под скатом крыши. Тоска безнадежной, столкнувшейся со столькими препятствиями любви не давала ему уснуть. Один раз он даже вылез из постели, зажег лампу и посмотрел в зеркало, не растут ли у него усы, так как вспомнил, что заметил первый пушок над верхней губой своего соперника. Он встал еще раз полчаса спустя, снова зажег лампу, капнул на свои волосы немного лампадного масла и несколько минут яростно приглаживал их щеткой. Затем он снова лег и, решив, что непременно купит себе цимбалы и научится играть на них, чтобы затмить своего соперника в обществе, как прежде затмил в атлетике, наконец погрузился в тревожный сон.
Теперь те дни, полные надежд, сомнений и мук, не казались, к счастью, реальностью; они остались так далеко в прошлом: шесть или восемь лет - это, по существу, целая эпоха в жизни двадцатилетнего юноши; а тем временем он преодолел немало препятствий и враждебных обстоятельств, угрожавших омрачить его карьеру.
Эбайджа Флэг был истинным сыном своего штата. Та же крепость, какую природа штата Мэн вкладывает в могучие деревья своих лесов, те же сила и стойкость, какие он дает своим скалам, присущи и его сыновьям и дочерям. И в свои двадцать лет Эбайджа собирался взять свою судьбу в собственные руки и спросить мистера Перкинса, богатого кузнеца, сможет ли он, Эбайджа, после соответствующего испытательного периода (за время которого он продолжит готовиться к своему высокому предназначению), сможет ли он жениться на прекрасной Эмме-Джейн, наследнице дома и состояния Перкинсов.
III
Это было юношеское увлечение - ребяческая любовь, быть может; хотя даже такое чувство может развиться в нечто большее, глубокое и прекрасное. Но не так уж далеко были и другие, и очень разные, сердца, растущие и расцветающие по-своему. Была юная мисс Дирборн, хорошенькая школьная учительница, безвольно склонявшаяся к безрассудному браку из-за того, что не ладила со своей мачехой. Был Герберт Данн, первый ученик выпускного класса, ослепленный Хальдой Мизерв, подобной светляку, что "издалека сияет ярко, вблизи ж ни света, ни тепла". Была и прелестная Эмили Максвелл, еще не достигшая и тридцати, усердно трудившаяся в Уэйрхемской семинарии, где жила, как монахиня в монастыре, не думая о личных интересах и бескорыстно отдавая ум и сердце, душевные и физические силы избранной работе. Сколько женщин поступает так - сознательно или неосознанно, - и, хотя они лишают себя радостей материнских забот о двух или трех собственных детях, Бог, должно быть, благодарен им за материнскую заботу о сотнях других - ведь это делает их столь ценными помощницами в осуществлении Его замыслов духовного обновления человечества.
