Ребекка правила двумя белыми лошадьми, держа в руках увитые цветами вожжи и сидя на покрытой зеленью скамье, которая мало чем отличалась от трона. Ни одна девочка, одетая в белый муслин, ни одна счастливая семнадцатилетняя девочка не может быть некрасивой. И эти двенадцать деревенских девочек на выгодном романтическом фоне казались прелестными, когда июньское солнце, пробираясь сквозь листву, падало на их непокрытые головы, делая такими заметными яркие глаза, свежие лица, улыбки и ямочки на щеках.
Ребекка, как подумал Адам, когда снял шляпу и приветствовал великолепную процессию, - Ребекка, высокая и стройная, с задумчивым лицом и пламенеющим радостью взором, с перевязанными лентой черными косами, могла бы быть юной музой или сивиллой
[42]
, а украшенная цветами телега с грузом цветущей юности могла бы быть изображена на аллегорическом полотне "Утро жизни". Стоя под вязами на старой тихой улочке, где полвека назад прошла другая выпускница - его мать, он проводил глазами колесницу и уже собрался проследовать вместе с толпой к церкви, когда услышал за спиной негромкое рыдание. За оградой сада стояла одинокая особа в белом, чей аккуратный носик, каштановые волосы и голубые глаза были ему знакомы. Он шагнул в ворота сада и сказал:
- Что стряслось, мисс Эмма?
- Ах, это вы, мистер Ладд? Ребекка не разрешила бы мне плакать, чтобы глаза не были красные и лицо не распухло. Но я должна хоть разок поплакать, прежде чем войду в церковь. Да и, в конце концов, неважно, что я буду некрасивой, ведь мне придется всего лишь петь в хоре. Я не получаю диплома, я просто кончаю учиться и уезжаю. Но это меня не огорчает, вот только расстаться с Ребеккой - этого я не вынесу.
Они пошли вместе, и Адам всю дорогу пытался утешить несчастную Эмму-Джейн, пока они наконец не добрались до старого молитвенного дома, где всегда происходило вручение дипломов.
Зал в праздничном убранстве желтого, зеленого и белого цветов был переполнен. Воздух казался горячим и душным, а звучавшие сочинения, стихи, песни - точно такими, как и все те, что были с сотворения мира. Всегда кажется, что сцена вот-вот обрушится под тяжестью юношеских банальностей, произносимых по таким случаям, но невозможно заниматься бесстрастным анализом услышанного, ибо вид самих этих мальчиков и девочек - юных и полных надежд созидателей завтрашнего дня - разоружает любого критика. Мы отчаянно зеваем, слушая сочинения, и тем не менее всем сердцем тянемся к их авторам, в глазах которых отблеск "прекрасных картин" будущего и нет страха перед тем "неизбежным ярмом", что столь неумолимо принесут им годы.
Среди присутствующих Ребекка увидела Ханну с мужем, дорогого родного Джона и кузину Энн, но отсутствие матери больно отозвалось в сердце, хотя она знала заранее, что та не сможет приехать, - бедную Орилию удерживали на Солнечном Ручье заботы о детях и ферме и отсутствие денег как на поездку, так и на подходящее платье. Коббов Ребекка заметила в зале почти сразу. Да и никто, вероятно, не мог не обратить внимания на дядю Джерри, ибо тот не раз принимался лить слезы, а в промежутках между звучавшими со сцены сочинениями распространялся перед своими соседями по скамье о чудесных талантах одной из выпускниц, которую знал еще с детства: это он привез ее из Мейплвуда в Риверборо, когда она переехала жить к своим теткам, и сказал "матери" в тот самый вечер, что нет такого препятствия на пути к славе, какого бы этот ребенок не одолел.
Кроме Коббов были и другие знакомые по Риверборо лица, но где же тетя Джейн в ее черном шелковом платье, перешитом для торжественного случая? Тетя Миранда не собиралась приезжать, это Ребекка знала, но где в этот величайший из дней ее любимая тетя Джейн? Однако эта мысль, как и все другие, едва появившись, исчезла, так как все утро было чередой картин, сменяющих друг друга, словно в волшебном фонаре. Она играла на мелодионе, она пела, она читала на латыни молитву королевы Марии как во сне и пришла в себя, только встретив глаза мистера Аладдина, когда произносила последнюю строку. Заключительным номером программы было ее стихотворение "Созидатели завтрашнего дня", и здесь, как это много раз бывало прежде, ее личность играла такую огромную роль, что казалось, будто из уст ее исходят мильтоновские
[43]
сентенции, а не стихи семнадцатилетней школьницы. Ее голос, ее глаза, ее фигура дышали убежденностью, серьезностью, волнением, и, когда она покинула сцену, у сидевших в зале было впечатление, что они прослушали настоящий шедевр. Большинство из них ничего не знало о Карлейле
[44]
или Эмерсоне, в лучшем случае могли припомнить, что один сказал: "Мы все поэты, когда хорошо читаем стихи", а другой: "Хорошей делает книгу хороший читатель".
Все выступления были закончены, началось вручение дипломов, и каждая девочка, украдкой коснувшись волос, ловко поддернув муслиновые юбки и чуть заметным ласкающим движением проверив, не сбился ли пояс, вышла вперед, чтобы с поклоном, который был предметом тревожных мыслей на протяжении многих недель, получить заветный свиток пергамента. Очередная порция аплодисментов приветствовала каждого выпускника и выпускницу в этот волнующий момент, а поведение Джеримайи Кобба, когда вперед шагнула Ребекка, было столь из ряда вон выходящим, что на несколько дней стало предметом разговоров в Уэйрхеме и Риверборо. Старая миссис Уэбб клялась, что он в течение двух часов истер ее скамью в церкви - ковер, подушки и деревянный остов - больше, чем она за те сорок лет, что сидела на ней. Но все было позади, и, когда толпа немного поредела, Адам Ладд сумел подойти к сцене.
Ребекка говорила с несколькими незнакомыми ему людьми, но, увидев его, обернулась и вышла в проход ему навстречу.
- О, мистер Аладдин, как я рада, что вы смогли прийти! Скажите мне, - и она взглянула на него с робостью, ибо его одобрение было для нее дороже, чем одобрение других, и завоевать его было труднее, - скажите мне, мистер Аладдин, вы довольны?
- Более чем доволен! - сказал он. - Я рад, что знал ребенка, горд, что знаком с девушкой, и очень хочу встретить женщину!
Глава 28 "Неизбежное ярмо"
Сердце Ребекки учащенно забилось от этой приятной похвалы, прозвучавшей из уст ее героя, но, прежде чем она сумела найти слова, чтобы поблагодарить его, к ней подошли мистер и миссис Кобб, до этого скромно ожидавшие в уголке своей очереди, и она представила их мистеру Ладду.
