Отобедав, все трое перешли на кухню. Майор, засучив рукава, обнажил белые, крепкие руки и бережно, но споро принялся мыть посуду, а женщины вытирали. Пригодилась его сноровка. Потом он обошел все печки, печурки, плитки — проверил, не погасли ли, случаем; каждый день он тратил на это считанные минуты. Затем усадил Иветту в маленькую закрытую машину и под проливным дождем отвез домой. Высадил он ее на задах у калитки меж лиственницами. Вниз по склону сбегали земляные ступеньки.
Иствуды буквально ошеломили Иветту.
— Ты представляешь, Люсиль! Я познакомилась с совершенно необыкновенными людьми. — И она подробно рассказала сестре о своих новых приятелях.
— Судя по твоим словам, очень милые люди, — согласилась та. — Молодец майор, все по дому делает сам и еще светский лоск не теряет. Вот они поженятся, и я с удовольствием познакомлюсь с ними.
— Да, да, непременно, — рассеянно бросила Иветта.
Как странно, что сошлись эти двое: маленькая Иезавель и голубоглазый молодой великан офицер. Невольно вспомнился Иветте и ее цыган — в последние дни она совсем о нем забыла. А сейчас вспомнила, и защемило сердце.
— Скажи, Люсиль, а почему люди сходятся? Вот Иствуды, к примеру? Или папа с мамой? Ведь они совсем-совсем разные? Или та цыганка, что гадала мне, большая такая, как кобыла, а муж у нее ладный, красивый? Почему, а?
— Из-за страсти. Хотя все ее понимают по-разному.
— Вот-вот, что такое страсть? Ведь это не простые ласки, верно ведь? Это совсем иное.
— По-моему, тоже, — ответила Люсиль, — это и должно быть иным.
— Понимаешь, с простыми парнями чувствуешь себя, как бы сказать, грязной, что ли. Потому на них и смотреть-то неохота, не то что страсть к ним питать.
— А по-моему, есть страсть низкая, а есть другая. Ох и трудно же во всем разобраться! Простых парней я просто не терплю, но и к незаурядным никакой страсти не испытываю. — Люсиль особо неприязненно выделила «страсть». — Во мне, наверное, вообще ничего такого нет.
— Вот и я о том же! — подхватила Иветта. — И во мне тоже никакой страсти! Может, мы с тобой так созданы, что нам вообще с мужчинами жить не нужно?
— Бр-р! Как ужасно звучит: «С мужчинами жить»! — воскликнула Люсиль с отвращением. — Неужто тебе не противно будет «жить» с мужчинами? И к чему нам в жизни эта страсть? Куда б лучше: жили бы себе просто мужчины и просто женщины, и никаких страстей!
Иветта задумалась. В памяти всплыло лицо цыгана, его взгляд через плечо, когда она сказала: «Погода такая изменчивая». Она отреклась от своего цыгана и чувствовала, наверное, то же, что и апостол Петр, когда дважды пропел петух. Или, лучше сказать, не отреклась, а просто вычеркнула цыгана из списка действующих лиц в своей жизни. А отреклась она от самого сокровенного в собственной душе, от того, что непостижимо и непокаянно тянуло ее к нему. И пропел удивительный черный красавец петух, насмехаясь над Иветтой.
— Конечно, — рассеянно пробормотала она, — конечно, Люсиль, все эти страсти — ужасное занудство. Живешь без них — вроде бы чего не хватает, а появятся — если такое вообще возможно, — сразу тошно. — Она вскинула голову и с презрением сморщила нос.
— Ну, не скажи! — воскликнула сестра. — Мне бы хотелось крепко полюбить.
— Тебе только так кажется! — снова поморщилась Иветта. — Вот полюбишь, тогда по-другому заговоришь.
— Откуда ты знаешь? — спросила Люсиль.
— Точно, конечно, не знаю, но мне так думается. Да, именно так.
— Может, ты и права. — Иветтино отвращение передалось и сестре. — Рано или поздно страсть пройдет, вот когда тошно станет.
— Кто знает, — бросила Иветта и стала напевать.
— К чему голову ломать? Нас это не касается. Мы с тобой ни в кого не влюблены и вряд ли влюбимся. Так что все проще простого.
— За себя не ручаюсь, — усомнилась дальновидная Иветта. — Совсем не ручаюсь. В один прекрасный день возьму да как влюблюсь!
— Вряд ли, — жестоко возразила Люсиль. — Об этом все старые девы дни и ночи напролет мечтают.
Иветта задумчиво посмотрела на сестру, хотя вряд ли вслушалась в ее слова.
— Неужто? Ты и впрямь так считаешь? Бедные девушки, как же им тяжело! Неужто это для них так важно?
— Важно? — переспросила Люсиль. — Кто знает? Может, и не так уж важно. Может, просто молвы боятся — вот, дескать, засиделась в девках, не сумела парня заарканить.
— Да, наверное, из-за молвы, — согласилась Иветта. — И чего только о старых девах не болтают! Какой стыд! Зачем все это близко к сердцу принимать!
— Нам-то с тобой что беспокоиться, — сказала Люсиль. — За нами вон сколько парней увивается.
— Что верно, то верно, — согласилась Иветта, — но я б ни за одного замуж не пошла!
— И я тоже. А захотим — выйдем замуж. Просто сейчас нам и так хорошо, стоит ли о замужестве думать? Молодых людей вокруг хватает, все из хороших семей и с нами, согласись, ведут себя благородно и пристойно.
— Ага, — рассеянно бросила Иветта.
— А замуж выходить тогда надо, когда балы да вечеринки прискучат, — сказала Люсиль. — Тогда уж и семьей обзаводиться можно.
— Верно! — кивнула Иветта. Говорила она с сестрой мягко и дружелюбно, а в душе накипала досада. Захотелось вдруг убежать без оглядки.
Бедная Л юс иль! Под прекрасными глазами легли черные тени, смотрит она печально. Эх, нашелся бы красивый, добрый и заботливый мужчина да женился бы на Люсиль! Только бы она позволила!
Про Иствудов Иветта не сказала ни настоятелю, ни бабушке. Им только заикнись — пойдут бесконечные и ненавистные расспросы. В глубине души сам настоятель, может, и не порицал бы знакомство Иветты, но он отлично знал, что от чудища со множеством язвящих языков — от людской молвы — нужно держаться подальше.
— Если ваш отец ничего о нас не знает, вам не следует к нам приходить! — запальчиво бросила маленькая Иезавель.
— Видно, придется рассказать, — уступила Иветта. — Я уверена, узнай он о нашем знакомстве — заругает, хотя в душе и не против.
Молодой офицер взглянул на нее — в зорких, по-птичьи бесстрастных глазах мелькнула непривычно теплая улыбка. Похоже, Иветта понравилась майору, его тронула неразбуженная нежность, дремотно-бездумная отрешенность в девушке.
Она чувствовала, что нравится, и гордилась собой. Иствуд тоже волновал ее воображение. Видный молодой офицер, воспитанный, выдержанный, водит собственную машину, прекрасно плавает. До чего занятно наблюдать, как он невозмутимо моет посуду или курит трубку. Всякое дело у него спорится. С тем же рвением и усердием, с каким Иствуд копался во чреве своего автомобиля, он колдовал и на кухне, готовясь тушить зайца. А потом во дворе под колючим ледяным ветром долго и любовно, точно кошка котенка, вылизывал до блеска машину. Возвращался в дом, обменивался с маленькой Иезавелью кротким, ласковым словом. Скучать ему, очевидно, не доводилось. Даже в ненастье, часами безмолвно просиживая у окна с трубкой, отрешившись от всего вокруг, он не позволял расслабиться своему мускулистому телу.
